Ключ Сары

Через полчаса я должна встретиться с Натали Дюфор на станции метро «Пастер». Она отвезет меня в Орлеан к своему деду. Гийом обнял меня и пожелал удачи.

Я шла по оживленной улице, ласково поглаживая свой живот. Если бы я не сбежала из клиники этим утром, то сейчас медленно приходила бы в сознание в уютной абрикосовой палате под благожелательным приглядом безудержно улыбающейся медсестры. Мне бы принесли аппетитный завтрак – круассаны, конфитюр и кофе с молоком – потом, после полудня, я бы в одиночестве вернулась домой, еще не вполне оклемавшись, с гигиенической прокладкой между ног и тупой болью внизу живота. С пустотой в голове и в сердце.

От Бертрана известий не было. Позвонили ли ему из клиники сообщить, что я ушла прежде, чем было произведено хирургическое вмешательство? Я не имела представления. Он был по-прежнему в Брюсселе и должен вернуться только вечером.

Я не знала ни как сообщить ему новость, ни как он ее воспримет.

Шагая по авеню Эмиля Золя и беспокоясь, как бы не опоздать на встречу с Натали Дюфор, я спрашивала себя, а так ли уж мне на самом деле важно, что подумает или почувствует Бертран. Эти неприятные размышления меня пугали.

Я вернулась из Орлеана ранним вечером. В квартире было жарко и душно. Я открыла окно и высунулась наружу, глядя на шумный бульвар Монпарнас. Странно было думать, что скоро мы поселимся на улице Сентонж. В этой квартире мы прожили двенадцать лет. Зоэ – всю свою жизнь. Это будет последнее наше лето здесь. Я очень любила это место: солнце, освещающее каждый день после полудня большую белую гостиную, Люксембургский сад совсем рядом, в конце улицы Вавен, ощущение комфорта оттого, что живешь в одном из самых оживленных округов Парижа, где чувствуется биение сердца города, его возбуждающая пульсация.

Я скинула сандалии и вытянулась на мягком бежевом диване. Тяжесть прошедшего дня навалилась свинцовым грузом. Я закрыла глаза, но меня тут же вернул в реальность телефонный звонок. Это была сестра, звонившая мне из своего офиса, расположенного в здании, возвышающемся над Центральным парком. Я представила ее за работой, с очками на кончике носа.

Кратко рассказала, как отказалась от аборта.

– О господи, – вздохнула Чарла. – Ты его не сделала.

– Я не смогла. Это было просто невозможно.

Я буквально услышала, как она улыбается на том конце провода своей широкой неотразимой улыбкой.

– Ты чудесная смелая девочка, – заявила она. – Я горжусь тобой, дорогая.

Последовала маленькая трансатлантическая пауза.

– Ты ведь скажешь ему, да?

– Конечно. Придется сказать, выхода нет.

После ее звонка я еще какое-то время полежала на диване, скрестив руки на животе, словно защищая его. Мало-помалу ко мне возвращались силы.

Как обычно в последнее время, я подумала о Саре Старзински и о том, что я теперь знала. Мне не понадобилось ни записывать на магнитофон рассказ Гаспара Дюфора. Ни делать заметки. Все было вписано в меня саму.

Маленький симпатичный домик в пригороде Орлеана, с ухоженными цветниками и старой благодушной подслеповатой собакой. Невысокая пожилая дама чистила овощи в раковине и поздоровалась со мной, когда я зашла.

Потом раздался ворчливый голос Гаспара Дюфора. Одной рукой со вздувшимися синими венами он гладил лохматую голову собаки.

– Мы с братом знали, что во время войны случилось что-то важное. Но мы были тогда еще слишком малы и ничего не запомнили. Только после смерти бабушки и дедушки отец рассказал мне, что настоящая фамилия Сары Дюфор была Старзински и что она еврейка. Дедушка и бабушка всегда скрывали правду. В Саре было что-то грустное. Она никогда не веселилась и не бывала чем-то очень увлечена. Какая-то безучастная. Нам сказали, что дедушка с бабушкой удочерили ее, потому что родители Сары погибли во время войны. Вот и все, что мы знали. Но мы видели, что она другая, не такая, как мы. Когда она шла с нами в церковь, ее губы оставались сжатыми во время чтения «Отче наш». Она никогда не молилась и не причащалась. Только глядела перед собой с застывшим выражением лица, которое меня пугало. А когда мы спрашивали, что с ней, бабушка с дедушкой поворачивались к нам и с улыбкой, но решительно просили оставить ее в покое. Родители поступали точно так же. Мало-помалу Сара стала частью нашей жизни. Она заняла место старшей сестры, которой у нас никогда не было. Потом она превратилась в прелестную меланхоличную девушку. Она была очень серьезной и очень взрослой для своего возраста. После войны мы с родителями несколько раз ездили в Париж, но Сара всегда отказывалась составить нам компанию. Она заявляла, что ненавидит Париж и ноги ее там больше не будет.

– Она говорила с вами о своем брате? О родителях? – спросила я.

– Никогда. Это отец сорок лет назад рассказал мне про ее брата и все остальное. А когда мы все жили вместе, я ничего не знал.

Нас прервал тоненький голос Натали Дюфор:

– А что случилось с ее братом?

Гаспар Дюфор бросил взгляд на внучку, которая завороженно вслушивалась в каждое его слово. Потом посмотрел на жену – та не открыла рта за все время беседы, но слушала с нежностью.