Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)

– И то верно, да не в одном этом дело. Я-то всё думал, всё от того, что одни люди умные, другие глупые. Глупый человек ждёт любви как потрясения, чтобы вот так, увидеть и остолбенеть, чтоб молния от макушки до пят прошибла, и ни спать, ни есть с тех пор спокойно… а иначе, мол, это не любовь. А умный понимает, что обычно оно так, сперва скользнёшь взглядом – да ничего такого, а потом приглядишься, оценишь за характер, за свет в глазах… Любовь от разума, потом от тела, когда оно к комфорту привязывается, к бутербродам и носкам. А сердце – не, у сердца не любовь, оно никогда не знает, чего оно хочет…

Они вошли в помещение, разграниченное решетчатыми перегородками, заваленное строительным хламом.

– Ещё есть такая поговорка… Ну, присказка, в которой ничего жизненного нет… «Жили долго и счастливо и умерли в один день». Так, конечно, не бывает, на моей памяти ни у кого не было… Была среди моих воинов одна девушка… Табер, бракири. В ту кампанию, при взрыве корабля, она потеряла возлюбленного. Дэвид сказал тогда: «В этом месте смерть нанесла миру огромную рану, которая никогда не заживёт». Я тогда не знал, на кого злюсь – на Табер или на саму судьбу… Когда такой человек, который так любит, не уходит вслед за любимым сразу же – он как бы делает жизни одолжение, он даёт ей взаймы, да… И жизнь едва ли когда-то выплатит все проценты, только смерть когда-нибудь этот долг обнулит. А ещё я злился, наверное, потому, что сам я так бы не мог. Моя рана затянулась сверху, поэтому я считал, что я вовсе не ранен, но рана была внутри… Я считал, что на любовь эту не имею права, не то что на эту, семнадцать лет потом, любовную тоску. Разве я знал её? Разве я знал её так, чтоб любить? Не было ни кофе, ни бутербродов, ни носков. Не было и не могло быть. А те, кто говорят, что для любви достаточно взгляда… да о чём они вообще говорят, что они выдумывают? Потом я говорил как-то своей жене, что она меня спасла. А она сказала: «Вовсе нет, я просто пришла сказать тебе, что дважды два равно четырём». Когда она умерла, моя дорогая жена… Я не был, конечно, к этому готов. Но я сумел это принять, к тому времени она многому меня научила. Кто-то сказал бы, может быть – что не такая и любовь была, потому не было тоски, не было мысли уйти немедленно вслед, не было и не могло быть. А светлая грусть о покойных супругах – бледная тень того, что между двумя людьми должно быть… Всё дело в том, мне подумалось, что человек, умирая, не уходит от тебя, не покидает, прорастая в мыслях, в памяти… Что и после смерти продолжает давать силы жить, продолжает учить и вести. Мы были счастливы не потому, что друг в друге искали утешения, покоя своим внутренним ранам, которые затянулись только сверху, а потому, что учили и учились… Я как-то спросил её: «За что ты меня любишь, как ты можешь меня любить?» Она ответила: «Потому что ты истинный служитель. Ты всегда искал служения, верно нёс свою службу, с полной отдачей, отречением от себя». Меня удивило, конечно, услышать такое о себе… Она открыла мне одно странное верование – когда человек очень сильно, всепоглощающе любит (имеется в виду, конечно, по умолчанию – бога), когда эта любовь, этот огонь переполняет его… Эта любовь становится и даром, благословением, и побуждением к действию. И чувствуя себя отмеченным ею, человек становится «слугой слуги». «Когда я делаю что-то для тебя, истинного служителя, – говорила она, – я наилучшим образом отдаю долг». Она всегда, сколько я её знал, служила – своим собратьям, больным и нуждающимся, или вот мне… Только спустя много времени я понял, кому же служил я…

Перебравшись через очередной строительный завал, они оказались на относительно свободном участке.

– Были у меня друзья разные, и деликатные, и не очень… Один мой друг как-то сказал мне: «Зак, ты то ли проклятый какой-то? Если хотел наконец успокоиться насчёт неё и насчёт его, то, конечно, это ты удачно себе бабу нашёл…». Он был не прав, конечно…

– Зак? Дядя Зак? Это вы? – Вадим чувствовал, что лишается дара речи. Да, конечно, он слышал, что Вавилон-5 – это нормальное место для самых неожиданных встреч, но… Зака Аллана он видел два раза в жизни, и конечно, не странно, что не узнал за весь этот пройденный путь боевого товарища своих родителей в этом старике в рейнджерской мантии. Да и он его, тем более, едва ли мог бы узнать…

Старик поднял на него взгляд – Вадим заметил, что искра узнавания в глазах всё же мелькнула, потом сухая, морщинистая ладонь – снова пришло сравнение с последней листвой, шелестящей на одиноком зимнем дереве – коснулась его щеки.

– Ты… Другого проводника у меня и быть не могло…