Ключ Всех Дверей. Бракирийский след (СИ)

- Однако, интересный вы человек, господин Синкара. Я теперь понимаю, почему Лоран сбежал… Из всего, что было здесь наговорено – мне даже не хочется сейчас подробнее останавливаться на что там с моим откуда-то взявшимся отцом и тем более дедом и при чём здесь к тому же Земной Альянс – можно вывести заключение, что вы насыщенную программу бурной деятельности наметили во имя спасения доброго имени семьи Синкара и чтобы только не дай бог не говорить, как сильно вы перепугались за Лорана и как не хотите его потерять. Нет, понятно, мне ли в этой ситуации жаловаться, какие бы у вас ни были причуды, но просто хочется знать, мне к чему себя готовить – вот такими ваши взаимоотношения с Лораном и его отцом и наблюдать? Вам настолько легче распоряжаться, приказывать, запрещать или разрешать, чем просто сказать, что любите их и они вам дороги? Вы говорите о важности и ценности семьи, но разве в семье не главное – доверие и открытость друг к другу? Я, знаете ли, телепатка, и я насмотрелась в своей жизни такого кино, когда люди живут под одной крышей, делят постель и все жизненные тяготы, но не могут нормально поговорить о своих чувствах, тут у них нагорожено три тыщи чёртовых городищ. Конечно, у многих рас принято говорить, что любить нужно, не ожидая любви взамен, наверное, и у ранни так, но зачем это нужно, если вы любите Раймона не меньше, чем он вас? И как вы ожидаете хотя бы какого-то принятия со стороны Лорана, если не можете сказать его отцу, что любите его?

- И я должен вот это всё слушать при том, что ты даже не знакома с Раймоном.

- Ну да, за исключением того, что видела вас, когда вы входили в госпиталь и поднимались по лестнице, достаточно продолжительное время…

- Ранни не поддаются телепатическому сканированию.

- Зато вы поддаётесь прекрасно. В общем так, или вы сейчас идёте, объясняетесь и с Раймоном, и с Лораном, или за вас это делаю я. Мне, конечно, воздействовать на вас совершенно нечем, но раз уж я всё равно завишу от вашего произвола – то какая мне разница? Хуже обо мне думать вы уже не будете.

Когда завибрировал сотовый телефон Вито – это был просто очередной звонок, их, конечно, было меньше в последнее время, чем месяц назад, и все они мало что меняли в состоянии перманентного тоскливого напряжения внутри – Раймон находился на первом этаже их дома, и ему казалось, что он очень медленно, путаясь в полах длинного халата, поднимался по винтовой лестнице, тем медленнее, чем больше слышал в голосе Вито того, что заставляло сердце смутно сжиматься от неясного пока предчувствия. Но когда он очутился в комнате, где Вито судорожно искал свою рубашку, одной рукой натягивая джинсы, а другой держа телефон у уха, ему показалось, что его ноги просто перестали слушаться.

Вито тогда особо не объяснял – некогда было, просто сухой факт – сын в реанимации. Раймон, когда они выскочили на улицу, почувствовал тот же приступ дурноты и головокружения, как тогда, много лет назад, когда он расцепил их переплетённые пальцы с Марией, когда её рука безвольно упала на плед, а его руки схватили младенца – крохотное существо, которое зашлось непрерывным плачем. Он тогда только и успел, что накинуть на мальчика свою кофту, обернул его, такого как есть, ещё в материнской крови, выскочил из своего убежища и со всех ног побежал по снегу к ближайшему селению, где среди минбарцев, он помнил, было и несколько людей. Он кричал, спотыкался об острые выступы снежных глыб, резал голые ступни, но бежал вперёд, практически не чувствуя боли. Боль была другой. Ему казалось, что его просто разорвёт от того огненного шара, что разгорелся в его груди.

Когда к нему навстречу выскочили люди – это было двое мужчин, они подхватили его под руки, потому что сам он уже идти не мог, силы словно покинули его. Ребёнка забрали женщины из его дрожащих рук, а он через время вернулся к убежищу. Он прекрасно помнил это ощущение – потери, растерянности, отчаяния. Он то и дело возвращался к постели, где всё так же лежала Мария, устремив уже ничего не видящий взгляд в потолок, сжимал её руку и ронял на холодную кожу слёзы. Он помнил, как хоронил её, каким жалким клубочком на дне ямки во льду она смотрелась. Всё, что он любил, всё, ради чего жил, лежало теперь там, колени к груди, руки обхватывают голову, глаза безмятежно закрыты. А потом Раймон вспомнил о том, что она оставила ему, и так же, как в первый раз, он бежал к селению, он прижал к себе сына, и, наконец, горе отпустило свою мёртвую хватку на его горле. Он улыбался, прижимая к себе копошащегося младенца, чувство обретения чего-то настолько родного дало ему силы жить.

Но он вновь его потерял, тогда, когда Лорана похитили пираты. И ощущение беспомощности, беззащитности перед неведомой и всесильной бедой стало его спутником на всё то время, когда он не имел надежды, не имел даже средств к поискам. Много позже он узнал, что Лорану повезло, он встретил Элайю Александера, и кто бы что ни говорил о нём, Раймон был в глубине души благодарен этому парнишке. По крайней мере, сын был жив. И относительно здоров.