Ключи к полуночи

Вид испачканного кровью призрака - её настоящего отца, человека, который каким-то образом заварил эту кашу, человека, поднявшегося из могилы каким-то образом, - сковал Джоанну. Она стояла тихо и оцепенело, как будто приросла к полу, когда сенатор дотронулся до её плеча. Она не понимала, как он может быть здесь снова умирающий, и у неё промелькнула мысль - в своём ли она уме.

- Я ослаб, - еле произнёс он. - Слишком ослаб. Я не могу больше стоять. Не дайте мне упасть. Пожалуйста, помогите мне тихонько опуститься. Давайте осторожно опустимся. Совсем осторожно.

Джоанна ухватилась за дверной косяк и стала медленно опускаться на колени. Сенатор опирался на неё. Наконец, он сидел, привалившись спиной к стене, и прижимал ладонь левой руки к ране в груди. Джоанна сбоку стояла на коленях.

- Доченька, - сказал он, изумлённо глядя на неё, - моя доченька.

Она не могла принять его как отца. Она думала обо всём, за что он был в ответе: годы запрограммированного одиночества, запрограммированной клаустрофобии, ночные кошмары, страх. Но хуже всего этого была вероятность, что Алекс мёртв. И если это так, то Томас Шелгрин был человеком, прямо или косвенно нажавшим на курок. В её сердце не было места для сенатора. Может, это было нехорошо с её стороны изгонять его из сердца до того, как она узнает мотивы, толкнувшие его на это. Возможно, её неспособность простить собственного отца была ужасна и бесконечно печальна. Однако она не чувствовала себя виноватой по этому поводу и знала, что никогда не почувствует. Она презирала этого человека.

- Моя девочка, - сказал он.

- Нет.

- Да. Ты моя дочь.

- Нет.

Он захрипел и прочистил горло. Его речь была невнятной.

- Ты ненавидишь меня, да?

- Да.

- Но ты не понимаешь.

- Я понимаю достаточно.

- Нет, не понимаешь. Ты должна выслушать меня.

- Ничего из того, что вы скажете, не заставит меня захотеть быть вашей дочерью снова. Лиза Шелгрин умерла. Навсегда.

Сенатор закрыл глаза. Сильная волна боли прокатилась по его телу. Он скривился и подался вперёд. Джоанна даже не шевельнулась, чтобы успокоить его.

Когда приступ прошёл, он открыл глаза и сказал:

- Я должен рассказать тебе об этом. Ты должна дать мне возможность объясниться. Ты должна выслушать меня.

- Я слушаю, - сказала она, - но не потому, что я должна.

Его голос задребезжал. Теперь он звучал ещё хуже.

- Все думают, что я герой войны, что я сбежал из тюремного лагеря в Северной Корее и добрался до линии фронта. Вся моя политическая карьера построена на этой истории, но она ложная. Я не проводил недели в пустыне в поисках пути домой. Северокорейский офицер отвёз меня на милю в глубь территории, находящейся под контролем армии Соединённых Штатов, и я пешком прошёл остаток пути. Я никогда не сбегал из тюремного заключения, потому что я никогда не был в нём. Том Шелгрин был в заключении, но не я.

- Вы и есть Томас Шелгрин.

- Нет. Моё настоящее имя - Илья Тимошенко, - произнёс он. - Я - русский.

Глава 82

В 1950 году во всех северокорейских концентрационных лагерях для содержания военнопленных начальники искали заключённых особой категории. Требовались граждане США, чьи приметы совпадали с приметами дюжины людей, фотографии которых были секретно, но широко распространены среди высшего начальства лагерей. На снимках были молодые русские разведчики-стажёры, добровольно вызвавшиеся участвовать в операции под кодовым названием "Зеркало".

Когда Томаса Шелгрина доставили в цепях в лагерь около Хайсана, начальник сразу заметил, что тот смутно напоминает Илью Тимошенко, одного из русских из группы "Зеркало". Эти два человека были одного роста и одинакового сложения. У них был тот же цвет глаз и волос. Основные черты их лиц были почти идентичны. Фотограф Красной Армии сделал более ста пятидесяти снимков Шелгрина: во весь рост, в одежде и без, но в основном, снимки лица - во всех ракурсах, при любом освещении, крупным планом, средним и издалека, чтобы показать, как он стоит и держит плечи. Плёнка была проявлена в условиях сверхсекретности на ближайшей военной базе. Снимки и негативы отослали со специальным курьером в Кремль, где их с нетерпением ожидали руководители группы "Зеркало".

Военные врачи в Москве два дня изучали фотографии Томаса Шелгрина и в конце концов доложили, что он достаточно подходит для Тимошенко. Неделей позже Илье сделали первую из многих операций, целью которых было превратить его в двойника Шелгрина. Его линия роста волос была слишком низкой. Врачи разрушили волосяные мешочки и отодвинули линию на полдюйма. Его веки были слегка опущены - наследство от монгольской пра-пра-прабабушки - их подняли и придали им вид, как у западных национальностей. Ему оперировали нос, сделав его меньше и убрав горбинку с переносицы. Его мочки ушей были слишком большие, их немного подрезали. На груди у Ильи росло много волос, а у американца - нет. Большую часть их вывели. Наконец, главный хирург констатировал, что перевоплощение стало просто совершенным.