Ключи Марии

– О, Арета – девушка, которую открываешь для себе каждый раз впервые. Так вот… Гестаповцы заблокировали улицу с обеих сторон и все переулки, и стали хватать всех подряд. Вот-вот и мы должны были попасть к ним в руки. Мы понимали, что хватают заложников, которых рано или поздно расстреляют. Мы могли бы прыгнуть в реку. Некоторые так и делали, но пули настигали их, потому что невозможно проплыть под водой настолько долго, чтобы вынырнуть вне их поля зрения. Я занервничал, не знал, что делать. Я осмотрел ближайшие дома, решая: стоит ли рвануть в любой из их дворов, но Арета меня сдержала. Взяла за руку и сказала: «Иди за мной». В ее голосе была такая сила убеждения, что я не спорил, мне даже показалось, что я на минуту попал под ее гипноз, и послушно взял ее за руку. Мы шли прямо на автоматчиков, загородивших один из переулков. Они глядели на нас совершенно безразлично. Но это не уменьшило моей тревоги, я стал шептать молитву, пытаясь на них не смотреть. Ну так, как бывало в школе, когда учитель смотрел в журнал и говорил: «Да-а… кто тут у нас давно не стоял у доски…», а ты опускал голову, смотрел в одну точку и пытался силой своей мысли заставить его пропустить твою фамилию в списке… – Он закурил, элегантно держа сигарету пальцами с ухоженными ногтями, и сделал паузу. Видно было, что тогда он действительно пережил нечто особенное. – Но это странно… Никто не крикнул «Хальт!» или что-то другое, не наставил на нас дула автоматов, мы приблизились к солдатам, и они покорно расступились. Краем глаза я видел, как Арета смело смотрела на них и улыбалась. Мы прошли сквозь них и продолжили свой путь. А за нашими спинами раздавались отчаянные крики, визги, вопли, и выстрелы. – Он снова замолчал, сигарета вспыхнула, клубок дыма поднялся над его головой. Он смотрел в окно, в котором виднелись только ноги людей, снующих в разные стороны, ноги и колеса велосипедов. – Этого я не могу забыть, – сказал медленно. – Я тогда пережил ужасный шок. Меня всего трясло. А она была спокойна. Совершенно спокойная. Правда, недолго. Потому что, как только мы отошли на расстояние, когда уже не слышно было криков, лишь иногда отдельные выстрелы, она вдруг потеряла равновесие. Я подхватил ее и посадил на лавку. Несколько минут она находилась в полусознательном состоянии. На мои вопросы только повторяла «Да, да». Была бледной и обессиленной. Но скоро пришла в себя, осмотрелась с удивлением и сказала: «Я боялась… на самом деле я тоже боялась…» Как бы хотела успокоить меня и оправдать мой страх, чтобы я не стеснялся его на фоне ее храбрости. Понимаешь? Пусть меня поразит гром, если и ты с ней не пережил что-то подобное.

– Да, – кивнул Олесь. – Было такое и со мной, когда она сама справилась с двумя грабителями, переломав им руки. А потом, сойдя с поезда в Сяноке, мы так же, как ты рассказал, прошли эсэсовцев, которые проверяли всех пассажиров.

– Значит, вы были в Сяноке, – оживился Косач, и Олесь с сожалением прикусил свой длинный язык. – С какой целью?

– Когда-нибудь расскажу.

– Я могу и сам тебе рассказать. Вы переправляли сюда твоего отца.

Тут Олесь наконец понял, зачем Косач пригласил его на пиво. Очевидно, не для того, чтобы поговорить о женщинах-литераторах, нет, он знал об отце, и именно это его больше всего интересовало. Но только ли его? Может, еще кого-то?

– Откуда тебе известно о моем отце? – удивился Олесь, не скрывая волнения.

– Не переживай. Мы здесь все свои. Агентура работает по эту и по ту сторону. Немцам уже известно, что твой отец исчез из Львова. Не знают только куда. Они уже побывали в вашей львовской квартире.

– Кто именно интересуется моим отцом?

– У меня есть знакомый немец с Волыни. С детства дружим. Он ничего толком не мог объяснить. Потому, что не принадлежит к посвященным. Говорит, что был конкретный план похищения профессора из Львова и переправки его сюда. Это большая тайна. Не все об этом должны знать. Говорят, что сам Гитлер очень заинтересован в исследованиях твоего отца. Но что я тебе буду рассказывать, когда есть человек куда более осведомленный. И он сейчас придет, – при этом Косач взглянул на часы.

Итак, он еще кого-то пригласил на их пивную встречу. Все было спланировано заранее. Но Олесь промолчал, не понимая, насколько все это может быть опасным для Ареты и его отца, только спросил:

– Кто он?

– Ты его не знаешь, но уверен, что слышал – Юрий Клен, тоже известный поэт, которому, благодаря немецкому происхождению, удалось бежать из Советского Союза, он же теперь немецкий офицер Освальд Бургардт.

Конечно, Олесь слышал и читал его произведения. На душе стало легче, все же свой человек. Подумалось, что вот сейчас он выпрыгнет неожиданно, как черт из табакерки, этот немецкий приятель Косача. Не прошло и нескольких минут, и Юрий Клен таки появился в военном мундире. Они поздоровались и познакомились. Косач спросил, что ему заказать.