Ключи Марии

– Да, в продолжение к сказанному, – снова заговорил Косач, – хочу добавить, что женщина не может быть творцом, поскольку она не способна сосредоточиться на одном. Ее несет в разные стороны, она пробует себя и там, и там, везде, где только можно, а в результате – пшик. Она не понимает, что для искусства надо себя уничтожить. Всю, до конца. Ей слишком сложно понять, что художественная неудача бывает глубже и ярче в художественном смысле, чем удача.

– Ну не всех же несет в разные стороны, – не согласился Олесь.

– Конечно, не всех. Поэтому я и говорю, что бывают исключения.

– Почему ты зациклился на женщинах-творцах? – удивлялся Олесь. – Неужели тебя это так волнует?

– Потому, что они ко мне липнут. Хотят, чтобы я им помог, объяснил суть искусства, вывел под яркие звезды славы. Потому, что они хотят славы. Сразу и много. В эту минуту. Никто не хочет ждать. И они приносят мне свои стишки и заглядывают, как щенки, в глаза. А я им в эти просящие глаза вру. Я не говорю правды. Никогда.

Глава 67

Ормос, ноябрь 2019. Бисмарк ест первую в своей жизни калцунью и начинает поиски Георгия Польского

Сладкий сон не отпустил бы Бисмарка из своих объятий, если бы не тихий, но настойчивый и ритмичный шум. Повернувшись на бок, он открыл глаза и тут же понял, что в комнате кто-то есть.

– Kaliméra! – Прозвучал хрипловатый женский голос за спиной. – Sygnómi, nómizaótikoimásai!(греч: Доброе утро! Извините, я думала, что вы спите!)

– Что? – Олег обернулся и увидел хозяйку, одетую так же, как и вчера вечером в черную длинную юбку и темно-синюю кофту.

Она улыбнулась и вместе со шваброй и пластиковым ведром выпятилась из комнаты. Элефтэрии могло быть и пятьдесят лет, и шестьдесят, и семьдесят. Миниатюрная, с открытым, красивым и строгим лицом, с седой аккуратно заплетенной косой, опускавшейся чуть ниже плеч. С очень живыми губами на загорелом, бронзового цвета лице. С голубыми глазами, взгляд которых казался чуть озорным, ироничным.

Бисмарк поднялся. Подошел к двери, чтобы закрыть ее и понял, что она не запирается. Усмехнулся. Умывшись, Олег остановился перед дверцей на террасу, за которой светило яркое солнце. Оно уже приподнялось над морем, но не очень высоко, и поэтому било лучами ему прямо в глаза. Через несколько мгновений глазной солнечной ванны, он прикрылся ладонью, открыл дверь и увидел, что вместо террасы перед ним маленький балкончик со столиком и круглой пластиковой табуреткой. Вспомнил о таксисте: «Плут, как и все таксисты!» – подумал.

Но все-таки присел за столик и снова уставился на солнце, которое успело приподняться еще выше над морем и теперь ему приходилось смотреть на него снизу чуть вверх. Угол его взгляда опять равнялся пятнадцати-двадцати геометрическим градусам! Он усмехнулся, вспомнив, как прошлым вечером мысленно измерял угол его взгляда с дороги на море. С чего это его тут пробило на геометрию? А, понял он, геометрия – это же изобретение древних греков! Неужели он помнит это со школы?

Настроение улучшалось. Словно его душа оживала под южным греческим солнцем. Он ощутил себя в раю, на настоящем отдыхе, который полностью отключает человека от его реальной жизни. Зажмурил глаза, отвернулся от солнца. Теперь оно щекотало своими теплыми лучами правую щеку, висок и ухо.

За спиной что-то звякнуло и он отвлекся от силы солнечных лучей. На столик перед ним опустились кофейник и чашечка, рядом на блюдце он увидел немаленький глазурованный пирожок, посыпанный кунжутом. Опять вспомнились рассказы вчерашнего таксиста.

– Кальцения? – спросил он, подняв глаза на стоящую рядом хозяйку.

– Кальцунья, – поправил она его. Потом добавила: – Kalí órexi! (греч: приятного аппетита).

И ушла.

Под утренним греческим солнцем Олег проснулся окончательно. Тяжело вздохнул, вспомнив, что приехал сюда как раз не отдыхать, а наоборот! Достал мобильник, отыскал фото Польского на лодке в заливе. В том самом заливе, который сейчас лежал перед ним. На синей поверхности, мерцающей блестками низеньких волн, рыбацкие лодки казались похожими на чаек.

– Раз, два, три, – считал он их шепотом.

Их оказалось семь и все они двигались к берегу.

Была бы у него в распоряжении подзорная труба, он бы смог рассмотреть и рыбаков. А вдруг один из них – Георгий Польский?

Бисмарк решил побыстрее спуститься к берегу, встретить лодки, посмотреть на их хозяев. Взял с собой рюкзак, забросив в него то, что считал самым ценным – кинжал со старинной рукоятью и перстень. Оставлять свои ценности в комнате без замка не хотелось.