Ключи Марии

– В принципе, ничего нового, – отреагировала она. – Налей еще вина. Я хочу напиться.

– Ты? – он был ошарашен. – Раньше за тобой такого не замечал.

– О, ты обо мне еще много чего не знаешь, – сказала, сделав таинственное выражение лица. – Но мне кажется, что ты в своем рассказе упустил что-то важное.

– Я не повторил то, что ты и так знаешь. Может быть, еще не упомянул об одной возникшей там теме, которую я не совсем понял. О сообществе «Врил».

Арета посмотрела на Олеся задумчиво и удивленно. Наконец-то он увидел ее растерянной, а не решительной. Она пошевелила губами, словно подбирая подходящие слова, но, вместо того, чтобы что-то сказать, поднесла к губам бокал и отпила вина. Он ждал. Она молчала. В конце поставила бокал на стол и сказала тихим голосом, воспользовавшись тем, что музыканты перестали играть.

– Лучше не думай о том, что невозможно постичь. Твой отец, пожалуй, услышал только то, что ему разрешили услышать. Не более. И не думаю, что все, что он услышал, он сумел тебе настолько же подробно пересказать, чтобы ты мог сам сделать определенные выводы.

– А ты знаешь, что Косач – член сообщества «Врил»?

Она засмеялась.

– Это все равно, что считать швейцара на входе совладельцем гостиницы. Он там на нижних ступеньках и не имеет никакого влияния.

– Но ведь ты и от него прячешься.

– Я спряталась вообще от всех. Но сегодня – последний день игры в прятки. Больше я прятаться не буду.

– Даже после того, как ты только что услышала от меня, что сам фюрер приказал тебя найти?

– Кто ищет, тот найдет, – произнесла она небрежно.

Ее реплики оставляли множество вопросов, было очевидно, что она его подзуживает.

– Такое впечатление, что тебе теперь все равно, что с тобой произойдет? – удивился Олесь.

– Нет, но я верю в фатум, от судьбы не уйдешь!

– О, Господи! Такого от тебя я еще не слышал. Ты совершенно изменилась.

– Где-то в глубине души я такая же, как была, – проговорила она с грустью. – Однако в последнее время меня мучают ночные кошмары, от которых я очень устала. Проснувшись, я, растерянная, вынуждена собирать себя заново по крупицам воспоминаний… умение предчувствовать будущее покинуло меня… Кто я? – спрашиваю себя, глядя в белый потолок. Дневной свет кажется угрожающим, он меня удручает… Хочется снова закрыть глаза, потому что там, где я была во сне, несмотря ни на что, я была собой, хоть и переживала страх. Но страх иногда кажется более приемлемым, чем неведение. Теперь о будущем я знаю лишь одно: тебе с родителями надо бежать. Вам нужно переехать в Вену и купить билет до Лиссабона. А оттуда – в Америку.

– Что ты такое говоришь, – Олесь откровенно запаниковал. – Здесь у меня по крайней мере есть работа. Я могу кое-как прокормить себя и родителей.

– Недолго тебе осталось их кормить. Уже через день-два вы окажетесь в Аушвице.

Он ужаснулся.

– Что ты имеешь в виду?

– То, что ты услышал. Или Аушвиц, или Вена. Или еще один вариант: вас ликвидируют бандеровцы. За контакты с Аненербе.

– Они не смогли за нами проследить.

– Это мельниковцы не смогли за вами проследить. А бандеровцы смогли. И пока в раздумьях: убивать вас сейчас или еще немного подождать…

– А ликвидатор кто? Ты?

– Нет, я не подчиняюсь ОУН(б). Я с мельниковцами.

– Интересно… у бандеровцев ликвидатор тоже такая красавица?

Она засмеялась.

– Нет, красавец.

– А все это время ты занималась тем, что кого-то выслеживала?

– Можно сказать и так. Я осваивалась в высших кругах. Ты же видишь, как нас легко впустили в ресторан. А это потому, что я здесь была уже не раз.

– С кем?

– Он уже покинул наш бренный мир.

– Кто-то из гестапо?

Она кивнула.

– В прессе ничего такого не было.

– Ну, понимаешь, иногда люди умирают естественной смертью. Сердечный приступ, например.

– Зачем тебе все это?

– Таково мое призвание. Жертвовать собой ради высшей цели.

– Ты действительно думаешь, что ты та самая Пречистая Дева?

– Я – дева, но не думаю, что Пречистая. Я тебе говорила, что не знаю, кто я. Это все так не просто. Да я и сама себе не могу толком объяснить. Эти знаки… молоко… видения… Но все в страшном тумане, который очень быстро развеивается. Я Арета, а не Мария…

– Это твое настоящее имя?

– Настоящее.

– Так тебя звали в детстве?

– Да, так и звали… Арета или Рута. В Галичине это довольно распространенное имя.

– Ты из еврейской семьи?

– Нет, мой отец был священником… Я рано потеряла родителей, воспитывалась в монастыре.

– Так вот откуда в твоих стихах библейские мотивы?

– Возможно. Боже, как давно я ничего не писала… – она вынула из сумки толстый блокнот. – Возьми. Здесь все мои стихи. Сохрани.

Олесь взял блокнот, но не решился при ней раскрывать, потому что предчувствие подсказывало ему, что это их последний ужин перед долгой разлукой, а значит надо как можно больше сказать и услышать. Он не верил, что они больше никогда не увидятся, хотя в ее взглядах и словах прочитывалось, что прощаются они навсегда.

– Не нравится мне твое настроение, – сказал Олесь.

Она улыбнулась и, достав из сумочки, протянула ему старинный дверной ключ.

– Это тоже сохрани.

– Это от чего? От твоего дома?

– Да. Но не краковского.

– А какого?