Читаем Ключи Марии полностью

Вспомнился визг тормозов, противный, резкий. Вспомнилось, что после того, как он вышел из снек-бара прямо на проезжую часть улицы-дороги, он так по ней и пошел, по дороге, в сторону Ормоса. Он знал, в какой стороне Ормос. Он же приехал оттуда. Успел пройти совсем немного, может, шагов тридцать, когда сзади завизжали тормоза. Он даже оглянуться не успел, как машина, которую несло на бровку, задела его бампером и он отлетел под забор с другой стороны дороги. Он уже поднимался на ноги, целый, не чувствующий никакой боли, оглядываясь на остановившуюся машину, из которой, как в замедленной съемке, медленно выскакивал коренастый грек с разъяренным лицом. Он явно желал Олегу зла. Он спешил к нему, сжав кулаки. И у Олега внезапно появились силы, достаточные для того, чтобы бежать. И он понесся дальше по обочине дороги, а потом свернул в первый попавшийся проход вниз, в сторону моря. Ему казалось, что грек-водитель все еще гонится за ним. Он опять свернул куда-то направо, потом налево и вниз, потом стал продираться через кусты – ноги потеряли дорогу. Он не знал, сколько времени и с какой скоростью он мчался в сторону моря, но в какой-то момент силы покинули его и он упал, споткнувшись о приземистую ветку можжевельника или о выглядывающий из земли, но не видимый ночью камень. Упав, он полежал несколько минут, а потом просто пополз. И уперся в древнюю каменную кладку, в остатки стены. Присел. И вот когда он присел и снова услышал тишину, и сверчков и что-то еще, может каких-то мелких ночных зверей, ищущих ужин, его глаза различили невдалеке огонек, живой огонек. И он решил подойти и посмотреть: что это такое. Его уже качало и ноги, ставшие ватными, не охотно слушались головы. Когда он выбрался на полянку, где горел костер и возле него кто-то сидел, голова тоже решила себя не слушаться и почти отключилась. Он еще успел подойти и остановиться, может, в метре от костра, после чего просто осел на землю. Глаза закрылись. Усталость, алкоголь, удар бампера о бедро победили его окончательно. Он еще вроде слышал, как кто-то спрашивал его по-гречески: «Poio eínai to théma me sas? Aistháneste áschima?» (Что с вами? Вам плохо?).

Только мысленно Бисмарк успел отреагировать на услышанное фразой «I don’t speak Greek!», но изо рта его ни одно слово не вылетело. Он упал боком на землю и больше на этом свете сознательно не присутствовал. Он даже не почувствовал, как человек, сидевший у костра, потащил его куда-то к краю поляны, останавливаясь, давая себе передышку.

Захотелось снова прилечь. Бессилие просто валило его обратно на матрац. Он упирался, упирался в него ладонями, пытался усидеть. Вот если бы умыться, – мечтательно подумалось ему.

Превозмогая навалившуюся слабость, пошатываясь, он все-таки снова поднялся на ноги. Обеими ладонями уперся в стенку над лежанкой. Показалось, что стена справа более влажная, чем слева. Он просунул правую руку повыше и понял, что по стенке стекает вода. Поднес ладонь к лицу, понюхал – никакого запаха.

«Может, там, наверху, дождь?» – Подумал и обтер мокрой ладонью свои щеки.

Влажная прохлада слегка ободрила его. Он уже обеими ладонями снял влагу со стены и снова обтер лицо, лоб, шею. Потом еще раз. Ощутив жажду, провел ладонью по губам, попытался слизать языком эту невидимую влагу. Вода немного кислила. «Умывание» настенной водой его пробудило. Мозг вроде чуть уменьшился и больше не давил с прежней силой изнутри на черепную коробку.

– Sorry! – снова изо всех сил закричал он.

Подошел к двери и стал в нее барабанить.

Как только перестал, услышал шорох.

– Tóra, tóra! Periménete! (Сейчас! Сейчас! Подождите!) – прозвучал за дверью сиплый мужской голос.

Звякнул железный засов и дверь ушла из-под ладони Бисмарка. Он чуть не упал вперед.

Думая, что за дверью должно быть светлее, он впялился глазами в продолжение темноты. Даже того, кто сейчас стоял перед ним и чей голос он только что слышал, видно не было!

– Sorry! I don’t speak Greek! – простонал он жалобно. – English please!

– Okay, okay, – произнес тот же голос. – Come with me! (Пойдем со мной!)

Бисмарк ощутил, как рука невидимого человека сжала его запястье и потащила за собой в продолжение темноты.

Он шел, приподнимая ноги чуть выше обычного, боясь споткнуться, не доверяя окружающим его невидимым поверхностям. Он поворачивал на ходу за невидимый угол, успевая наощупь удостовериться в его присутствии. Он, казалось, поднимался по невидимым ступеням, которые имели разную высоту и поэтому пару раз нога переступала сразу через две ступеньки и излишне напрягалась, перенося тяжелое тело на новую невидимую высоту.

– Careful! (Осторожно!) – сказал ведущий его куда-то че– ловек.

Он понял услышанное слово и тут же ударился макушкой о слишком низкий потолок. Автоматически втянул голову в плечи, нагнулся, свободной рукой провел по волосам, проверяя: есть ли кровь.

Время в темноте тянулось бесконечно. Несмотря на движение. Хотелось как можно быстрее выйти на свет божий.

Но впереди опять оказался поворот, за который его затащила рука ведущего. И снова: «Careful!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза