Ключи от рая

Потом был штурм, много заложников погибло, и всех террористов тоже убили. Погибли и офицеры из отряда спецназа — те, что штурмовали… Потом по телевизору показывали их похороны, и Зойка даже всплакнула — такие молодые, семьи, наверное, остались! Влада не узнала, конечно, а жаль… Свой ведь человек, почти как родственник.

Глава 22 Последнее задание

Пять лет назад

В то утро Влад проснулся задолго до восхода солнца. Было темно, и где-то далеко отрывисто лаяла собака — раз, два, три… Потом завыла. Заснешь тут, как же!

Отряд стоял в селе с труднопроизносимым кавказским названием. Выговорить его правильно было все равно что пытаться то ли чихать, то ли кашлять. Ребята давно привыкли называть его между собой просто «базой» — коротко и ясно.

В бывшем здании сельского дома культуры, кое-как приспособленном под казарму, было гулко и неуютно. Начало сентября — еще почти лето, но под утро из всех щелей тянуло ледяным холодом, пробирающим до костей.

Но не холод был причиной тому, что Влад лежал без сна до самого рассвета, глядя в темноту. Случалось ему ночевать и в худших условиях — на голой земле, под дождем и снегом, согреваясь лишь теплом тел своих товарищей, когда они сбивались в один большой живой комок… И ничего, спал!

А сегодня — совсем другое. Казалось, что на ветру ежится и стынет обнаженная, одинокая душа, которой уже не отогреться.

Ночью ему приснилась Алька — впервые за эти годы.

Сначала он увидел поле, развороченное снарядами после недавнего боя. Среди равнодушной красоты гор, вздымающих в небо заснеженные вершины, оно казалось чем-то инородным, неуместным… Как будто сама земля изранена войной.

А в небе полыхал закат. Это было очень красиво, так что хотелось смотреть и смотреть на него, позабыв обо всем. Влад, пожалуй, впервые заметил это и стоял словно завороженный. Вот только во сне и полюбоваться… В жизни не до того.

Влад долго смотрел в небо. Хотелось то ли плакать, то ли молиться Богу, в которого он так и не научился верить, то ли лечь на эту землю, обнять ее, попросить прощения и умереть. Только он отвел взгляд, как увидел, что через поле, прямо по вздыбленной земле, вернее, как бы поверх нее, так легко к нему идет Алька! В руках она держала горящую свечу и чуть прикрывала огонек ладонью от ветра. Ее лицо, освещенное теплым пламенем, казалось таким светлым, красивым, родным…

Влад рванулся навстречу ей, казалось, еще шаг — и сможет обнять, но поскользнулся и упал, уткнувшись лицом прямо в размокшую глину. А когда поднял голову — Алька исчезла…

Хотелось выть от отчаяния и безнадежной тоски, но из горла вырвался только хрип.

На этом Влад проснулся. Лицо покрылось крупными каплями пота, сердце бешено колотилось… «Так и кони двинуть недолго!» — подумал он, но почему-то совершенно равнодушно. Не все ли равно, когда и как это случится?

Почему-то именно в предрассветный час, когда все вокруг спят, приходят к человеку самые тяжелые, безнадежные мысли. За годы службы в спецназе Влад твердо усвоил только одно: война — это кровь и грязь. Хуже, чем в Афгане… там, по крайности, была чужая страна, а здесь вроде бы своя.

В обычное время об этом как-то не думалось — есть приказ, есть товарищи, и любое секундное промедление может стоить жизни и тебе, и им. Но сейчас, лежа без сна, Влад вспоминал погибших друзей и разрушенные чужие села, БТР, подорванный на фугасе, и женщин, причитавших над телами своих мужей, отцов, братьев, сыновей… Есть на войне много такого, чего лучше бы не видеть человеку, а если уж видел — то как потом жить? И зачем?

Возвращаясь домой после командировок, Влад почти беспросветно пил. Хотелось заглушить боль, отмыть кровь с рук и хоть ненадолго погрузиться в тихое беспамятство. Даже к отцу в деревню он почти перестал ездить — все откладывал, пока однажды не принесли телеграмму о том, что он скончался от сердечного приступа.

Влад как раз был дома. Усилием воли он заставил себя встать, побриться, надеть чистую рубашку и поехать туда. Как раз на похороны успел… Лида все плакала, и ее было жалко, но когда она вдруг заговорила о том, что отец хотел оставить дом ей, даже завещание написать собирался, да вот не успел, Владу вдруг стало противно. Он только рукой махнул и сразу же уехал. Даже на поминки не остался. В деревне больше делать было нечего.

Теперь у него осталась только служба. Трижды проклятое, кровавое ремесло… Но, кроме него, ничего в жизни нет! Влад иногда с ужасом ловил себя на мысли: «А что потом? Ведь не век же воевать! В ЧОП идти какой-нибудь, шлагбаум открывать-закрывать? Идти к пузатым в охранники?» Ну уж нет! Против такого исхода восставало все его существо. Лучше уж пусть убьют. Влад словно нарочно нарывался на пулю, но был словно заговоренный: за все время ни царапины.

«Наверное, ворожит тебе кто-то! — говорили, бывало, ребята из отряда. — Или молится хорошо…»