— Да, играешь. Да! Ты, как тряпку, перешвыриваешь меня от Нелидова к Гаральду, от Гаральда к Литтлтону, даже к какому-то шарманщику.
— Недурно сказано. Я, стало быть, виноват?
— Да, ты один виноват. Почему ты все терпишь и молчишь? Почему ты не возмутишься? Почему не борешься за свое счастье? Или оно тебе недорого? Или же ты думаешь, что я всегда, во всех случаях все-таки вернусь к тебе? Так? Так? Это или боязнь померяться силами, или…
— Или?
— Или дьявольская самонадеянность. Ты думаешь, что я дня не проживу без тебя? Что мир опустеет без твоей любви? Хороша любовь, которая не знает ревности!
— Почему ты думаешь, что я не ревную? Маня вскакивает с дрожащими губами.
— Лжешь! Лжешь! Ты не умеешь любить. Ты не способен ревновать. Если б на твоем месте был Нильс, он запер бы меня на ключ, избил бы, может быть, оскорбил бы этого лорда, вызвал бы его на дуэль, убил бы его, меня, себя, наконец! Вот что делают ревнивые люди. А у тебя душа бессильная, чувство бледное. Да! Да! Да! — кричит она, глядя в упор на медленно бледнеющего Штейнбаха.
«Боже мой, что я делаю, зачем я это говорю?» Сама она бледнеет внезапно от подхватившего ее вихря безумия и отчаяния. Но остановиться не может. Точно демоны завладели ее душой и за нее выкрикивают эти жестокие слова.
— Ну, так знай же, он сделал мне предложение, просил быть его женой. И я не отказала ему. Слышишь? Не отказала. Я обещала подумать. Марк! Марк! — дико кричит она, кидаясь за Штейнбахом. — Куда ты? Постой, что ты хочешь делать?
— Не все ли тебе равно?
— Постой, Марк… слушай! Боже мой! Что с тобой? Сердце? Я убила тебя? Марк… Марк… Это ложь. Я с ума сошла. Мне никто не нужен, кроме тебя. Никто в мире!
Она звонит. Штейнбах уже лежит на кушетке, держась рукой за сердце. На лице его какие-то зловещие синие тени.
— Доктора, скорее! — кричит она лакею. И дрожащими руками наливает воды. — Выпей. Постой, где капли? У тебя?
Она возвращается. Быстро, умело делает компресс из глины, которая всегда у Штейнбаха под рукой. Штейнбах пробует улыбнуться.
— Марк! Счастье мое! — шепчет она сквозь слезы, опускаясь на колени перед ним и целуя его руки. — Как мог ты мне поверить? Мы с ним не встретимся никогда. Я люблю тебя, мое сокровище… Ну прости меня, безумную. Я никогда не буду больше огорчать тебя. Никогда не заставлю тебя страдать. Скажи, что, что должна я сделать, чтоб доказать тебе мою любовь?
— Обвенчаться со мной, Маня, — еле слышно шепчет он. — Тогда я поверю.
Она прижимается лицом к его плечу и плачет.
— Ты согласна?
— Боже мой! Да, если ты этого хочешь! Разве ты и Нина не единственное мое счастье?