Ключи судьбы

Правда, выговор у бродяги был здешний – значит, не из дальних краев. Девятая зима – как раз Деревская война выходит. Очень может быть, что «лихими людьми» были киевские отроки – из дружин Святослава, его родичей и бояр, из разных земель собравшихся, чтобы отомстить за убитого в Деревской земле русского князя Ингвара. Еще несколько лет после того в Киев тянулись деревские погорельцы из Искоростеня и других городцов, сожженных русскими дружинами, сироты, оставшиеся без кормильцев. И этот, должно быть, с тех пор здесь перебивается…

Стоило Мистине задремать, как бродяга – залысый лоб, побелевший шрам, пронзительный взгляд – вновь вставал перед глазами. Не отпускало чувство, что за дверями княгининой избы осталась опасность. Как если у тебя на глазах под поленницей или под кадью во дворе скроется гадюка, и не будет покоя, пока не прибьешь эту мерзость. Воевода ворочался, гнал воспоминание, старался успокоиться, поглаживая теплое тело лежащей рядом женщины. Вдыхал ее запах, и сейчас будоражащий и наполняющий блаженством. И когда она сквозь сон теплой рукой накрывала в ответ его руку, на сердце становилось горячо, а по душе будто проходило нечто мягкое. Уже более двадцати лет он стремился к ней – сперва невесте, потом жене, потом вдове своего побратима Ингвара, – как ни к чему иному на свете. Как птицы осенью стремятся к Ирию, зная свой путь и не замечая преград. Любовь Эльги Мистина считал величайшим своим сокровищем, и те годы или месяцы, когда она принадлежала ему, были отмечены в памяти огненной полосой. Год назад Мистина наконец завоевал право почти не скрываясь проводить с ней ночи и до сих пор видел в этом дар судьбы и повод для молчаливой гордости. Что бы ни происходило в Киеве, на Руси, на белом свете, – рядом с ней он забывал обо всем до утра. Но сейчас, стоило ему, отвлекшись, погрузиться в сон, как что-то будто толкало его – он вздрагивал и просыпался.

Клятая та Деревская война! Напомнил бес одноглазый, теперь не отвязаться! Мистина не любил вспоминать тот год. Слишком много потерь и унижений ему пришлось тогда пережить. Руками деревских князей судьба поставила его на перекрестье путей, где каждый был тяжел и, что еще хуже, бесчестен по-своему. Не было от того камня доброго пути. Ингвар ценой своей жизни спас семью и честь побратима. Потеряв его, Мистина оказался перед необходимостью оправдываться в глазах вдовы-княгини. После всего перенесенного ему не стоило труда приставить клинок собственного скрамасакса к своей груди: без ее доверия ему не нужна была жизнь. Тогда Эльга поверила ему, но все случившееся надолго разделило их. И теперь, спустя девять лет, воспоминания того года были как незаживающая язва в душе.

Извод возьми того одноглазого!

Мистина старался думать о другом, даже было задремал наконец… И вдруг сел на постели, среди свежей ночи весны пронзенный могильным холодом.

– Йо-отуна мать…

– Что с тобой? – Эльга тоже открыла глаза и села.

Всю ночь она слышала, как он ворочается, но не задавала вопросов: мало ли чем воевода мог быть озабочен? Но голос, произнесший рядом с ней «йотуна мать», прогнал сонливость. Такой голос она слышала у Мистины очень редко – и всегда это значило, что случилось нечто и впрямь очень худое. В полутьме клети она видела застывшее лицо воеводы, острый взгляд, устремленный куда-то вдаль.

– Это он, йотун его ешь…

– Кто?

Не отвечая, Мистина отбросил покрывало и соскочил с лежанки. Откинул засов, толкнул дверь и крикнул в избу:

– Брезнец! Бонди!

Из полутьмы послышался шум: два его телохранителя, спавшие на полу близ двери клети, привычно подскочили, еще не проснувшись. Протирая глаза, оружники сквозь предутреннюю мглу уставились на своего воеводу – он стоял на пороге в одной сорочке, с рассыпанными по плечам длинными русыми волосами и с таким лицом, что у неробких отроков замерло сердце. Подумалось нечто ужасное – неведомые враги колдовством пролезли через заволоку? Княгиня умерла во сне?

– Живо! – крикнул Мистина. – Наружу! Отроков поднять, послать в город, искать по всем закутам, где нищие бродяги ночуют. Искать мужика средних лет, невысокого, щуплого, со старым рубцом через всю рожу, с убитым правым глазом. Ко мне сразу, как найдут. У Ригора первым делом пусть посмотрят. И у Острогляда.

На ходу опоясываясь, не обувшись даже, оба оружника вскочили и бросились из избы – в гридницу, искать десятского нынешней стражи, чтобы передать приказ и поднять остальных. Служанки княгини тоже проснулись, села на своей лавке десятилетняя княжна Браня. Бросив на девочку взгляд, Мистина кивнул, добавил совсем спокойным голосом:

– Спи дальше, зайчонок.

Будто хотел сказать, что ее, Брани, ночной переполох никак не касается и ей тревожиться не о чем.