– Появляются они как раз в ту пору, как папоротник цветет. Летит и светит так ярко, что аж страшно смотреть. Огромная такая звезда, прямо с решето. И где цветет папоротник червонным цветом, туда она опустится. Тут же надо тот цветок хватать – кто поймает, тот все на свете будет знать.
– А у тебя есть такой?
– У меня белый плакун-корень есть. – Виданка снова прикоснулась к мешочку на груди. – Плакун всем травам мать, всем кореньям отец. Без плакун-корня иные зелия брать ни к чему – траву-то возьмешь, а сила ее в земле-матушке останется. Чтобы силу земли перенять, плакун-трава надобна…
Рассказывая, она неприметно озиралась. Сперва Величана подумала, что Виданка и сама высматривает звезду летучую.
– Ты выше смотри, – посоветовала ей Виданка. – Звезда-то она с неба сходит. Коли поймаем с тобой папоротников цвет, тогда вся сила земли-матушки будет нам подвластна. Так оно водится: у кого и плакун-корень есть, и папороть-цвет, тому все силы зелий земные повинуются. Вот простой человек нарвет «братков» хоть целое беремя[24]
, – она кивнула на желтые и синие цветочки на стебле среди травы, – а пользы с них никакой: сено и сено. А у кого те две травы чудесные есть – тому иное дело. Принесет такой человек «братков» к себе в избу, положит по разным углам, и всю ночь до зари будут они меж собой толковать: один вопросы задавать, другой отвечать, и всю-всю судьбу хозяев расскажут. Кому сколько жить, кому на ком жениться, кому богатым быть да удачливым…Все это было страсть как занимательно. И как славно было бы принести домой разговорчивых «братков» и выведать, долго ли жить Етону, долго ли жене его молодой… Однако, поглядывая на лицо своей вожатой, Величана отмечала ее ищущий взгляд, будто сама Виданка думает о другом. Рассказывая о плакун-траве, о «братках», о том, как леший заманил в лес одну деву и в сон-траву ее, синеглазую, превратил, Виданка все оглядывалась, будто искала что-то в кустах вокруг. Но уж верно не звезду с неба…
Приметить волка было дело нехитрое – уж как он ни таился, серой тенью скользя за кустами, Виданка слишком хорошо его знала. За много лет она чутьем научилась угадывать его приближение, и не только возле своей избушки. И Етоновой жене не откажешь в чутье: молодуха тоже то и дело озиралась и дергалась на каждое содрогание ветки. Хотя и не знала, чего именно боится. Етон уверял: жене его, как и боярам, известна только верхняя корочка его тайны. Истинную начинку этого колдовского пирога знали только он сам, Виданка, Рысь и Думарь.
Между Карачуном и новогодьем[25]
, целых три месяца, Виданка не видала ни старого Етона, ни молодого. Первым объявился старый: когда погасли после празднества первые в наступившем году костры на горе, ее снова навестил Думарь.– Сходи, позови… сынка твоего названого, – попросил он, но не произнес имени Рысенка, будто боялся вызвать злого беса. – Гневался на него князь, да теперь поостыл.
– За что же гневался? – сдержанно спросила Виданка, знавшая, что как раз осенью Рысь очень досадовал на своего названого отца.
– Тебе ли не знать? – недоверчиво взглянул на нее Думарь. – Волк лесной его жену без чада оставил, а самого князя – без наследника. Ох он и зол был! Говорил, была б сила в руках – удавил бы гаденыша. Из сметья[26]
его подобрал, выкормил, вырастил, долю ему славную готовил – а он по глупости своей все загубил, дубина лесная…– Да как же так? – Виданка всплеснула руками. – Княгиня-то была… тяжела?
– В том-то и беда – что была! А что было, то сплыло…
Слушая о зимнем происшествии в святилище, Виданка качала головой и вспоминала, как минувшей осенью у нее на глазах Рысенок бился о землю, когда осознал, что наделал.
– Сдалась ему княгиня! – негодовал не видевший этого Думарь. – Какой рарашка его в святилище принес! Куда он ее тянул? Соскучился, что ли, с осени? Полюбилась ему в тот раз дева? Так уж нет, друже, – жена не твоя! Свою найди себе! Мало ли их бегает…
И он покосился на Виданку, когда-то пойманную холостыми «волками». Но она даже не заметила намека. О, она-то могла бы пояснить князю, зачем Рысенок той темной долгой ночью пробрался в город и почему хотел увести княгиню. Ту, что носила дитя. Это дитя он сам дал ей, и оно грозило лишить его надежды на наследство. Перед той попыткой Рысь не советовался со своей названой матерью, и Виданка не знала, чего он хотел: правда ли оставить себе жену со своим чадом во чреве или вернуть Етону в обмен на некие обещания. Так или иначе – удайся затея, в руках Рыся оказался бы такой залог, что сам Етон был бы в его воле. Но поряд[27]
не понадобился, княгиню у него отняли. Однако и попытка не прошла напрасно: с испугу молодуха потеряла дитя, и Етон лишился наследника. Не мытьем, так катаньем, но Рысь добился своего. Отнял то, что перед этим по неведению дал.– Скажи ему, князь гневался, да перестал, – передал ей Думарь. – Желает его видеть.
Но, когда Виданка отправилась к лесным братьям и вызвала Рысенка для разговора, оказалось, что сам он вовсе не желает видеть князя.