Читаем Клюквенники. Записки опера антикварного отдела полностью

Понятно, что контрабандист по своей воле нам сразу не откроет. Он весь такой маниакально мнительный, с большим приветом в голове. Да еще и отличался буйным и подозрительным нравом. Ходили анекдотичные слухи, что однажды он, прознав о том, что его дама зажигает с его соперником, поднялся по пожарной лестнице на пятый этаж, ввалился Бэтменом через балкон в квартиру подруги и навешал всем знатных люлей. Так что клиент сильно беспокойный.

Вызвали мы местных патрульных. Верзила в полицейской форме и бронежилете, с автоматом на плече, звонит в дверь:

– Полиция! Откройте! Граждане сообщили, что у вас из квартиры доносятся крики.

И тут начинается милый ушам одесский базар:

– У меня-таки крики? У меня нет никаких криков. У меня нет никого, кроме меня! Вас ввели в страшное заблуждение!

– Откройте, мы проверим?

– Какой негодяй сказал вам, что у меня крики?

– Соседи!

– Какие соседи?

– Ваши соседи.

– Я сейчас узнаю у этих соседей.

Контрабандист выходит на балкон и начинает орать всем своим соседям одновременно:

– Какой такой негодяй сказал, что у меня кричат?.. Петрович, я так и знал, что это ты!

Этот базар длится минут пятнадцать, пока патрульный не объявляет, что сейчас будет ломать дверь.

– Ладно. Я открою, – сообщает контрабандист. – И вы убедитесь, как неправы.

Ну а дальше, открыв дверь, жулик видит сцену – патрульный отступает в сторону, в квартиру заходим мы. И я торжественно предъявляю постановление об обыске.

– Я так и знал, – с мрачной обреченностью объявляет контрабандист.

И начинается акт жестокого и циничного надругательства над честным эмигрантом – то есть обыск «ни в чем не виноватого» американца советского происхождения. С горестным заламыванием рук и обвинением русских правоохранительных органов во всех грехах. В своих грехах каяться контрабандист не спешит. И не может объяснить, откуда в его шкафу поддельные печати, левые таможенные декларации, куча всякого антикварного барахла.

Из шкафа я извлекаю большой портрет Сталина, с интересом рассматриваю его. И контрабандист пафосно изрекает, тыкая пальцем в вождя СССР:

– Скажите мне, ну что-то в России изменилось со времен этого человека?

– Изменилось, – мрачно отмечаю я.

– Что же? – с интересом смотрит на меня эмигрант.

– Порядка меньше стало.

– Ну вот! – восклицает он, хватаясь за сердце и выражая всем видом презрение к наследникам кровавой гэбни.

Эх, знал бы он еще и то, что у меня дедушка был заместителем у Берии…

В итоге закрыли мы его в уютной камере для иностранцев. А заодно и двоих подельников, точнее, подельниц. Одна была риэлторшей, подозревалась в том, что некоторые ее клиенты умирали не своей смертью после сделок с квартирами. Другая работала экспертом Министерства культуры и пачками за долю малую выписывала экспертные заключения, дающие основания для вывоза культурных ценностей.

Этот человек был просто ударник контрабандного труда. Незаметный боец невидимого фронта по разграблению России и тотальному освобождению ее от предметов культурного наследия. На него работали барыги, ворюги антиквариата и прочая шушера во многих регионах России, в основном, по «Золотому кольцу». Как он в разговоре их ласково назвал:

– Это мои рабы.

Вот эти рабы и собирали ему иконы, оклады, предметы культа и прочие вещички, которые здесь стоят мало, а за океаном, многократно вырастают в цене. Всего он отправил за рубеж двадцать пять грузовых контейнеров с российскими культурными ценностями. Один из которых арестовало Министерство безопасности США, по его наводке и было возбуждено уголовное дело.

Помню, на совещании с МБ США присутствовал его официальный представитель в России – такой классический, как из голливудских фильмов, уже пожилой, с грустными глазами, поджарый полицейский барбос двухметрового роста. Он показался нам своим в доску, особенно когда доверительно произнес:

– Прошу вас, как коллег – помочь посадить кого-нибудь из граждан США. Скоро рассматривается бюджет нашего ведомства, и нам необходимо конкретными результатами отчитаться перед налогоплательщиками.

А мы что, против что ли? С удовольствием вообще бы все США колючей проволокой обнесли.

Дело шло нормально. Мы по всей центральной России устроили обыска у «рабов» контрабандиста, которые собирали для него очередной контейнер. Огромное количество церковных окладов, утвари и прочих предметов изъяли, а потом передали Церкви. Потому что так правильно. Потом, правда, долго на нас барыги кляузы писали – мол, менты поганые, забрали нажитое непосильным трудом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное
Третий звонок
Третий звонок

В этой книге Михаил Козаков рассказывает о крутом повороте судьбы – своем переезде в Тель-Авив, о работе и жизни там, о возвращении в Россию…Израиль подарил незабываемый творческий опыт – играть на сцене и ставить спектакли на иврите. Там же актер преподавал в театральной студии Нисона Натива, создал «Русскую антрепризу Михаила Козакова» и, конечно, вел дневники.«Работа – это лекарство от всех бед. Я отдыхать не очень умею, не знаю, как это делается, но я сам выбрал себе такой путь». Когда он вернулся на родину, сбылись мечты сыграть шекспировских Шейлока и Лира, снять новые телефильмы, поставить театральные и музыкально-поэтические спектакли.Книга «Третий звонок» не подведение итогов: «После третьего звонка для меня начинается момент истины: я выхожу на сцену…»В 2011 году Михаила Козакова не стало. Но его размышления и воспоминания всегда будут жить на страницах автобиографической книги.

Карина Саркисьянц , Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Театр / Психология / Образование и наука / Документальное