Клювы

Он был скверным любовником. Слушая после трехминутного секса его храп, Оксана зажмуривалась до белого пламени под веками.

На работе (он что-то там зачищал циркулярной пилой) Ваня ни с кем не общался. Коллеги считали его чудны́м. Да кому она врет – мудаком его считали. С единственным другом (веселым, действительно неплохим) он порвал отношения из-за какого-то пустяка. Он игнорировал электронные письма от сослуживцев, не был зарегистрирован в соцсетях, но проверял страницы Оксаны. («Ты что, шлюха?» – спросил он, разглядывая фотографию, где Оксана позировала в скромном купальнике; она удалила фото.)

Ваня гордился своей пунктуальностью, но она заменила бы это его качество на, скажем, нежность. Нежен он был лишь с котом. Оксане нравилось наблюдать, как Ваня чешет Мурчика за ухом. В эти моменты проявлялась его человечность.

Еще ей нравилось его стричь. Ежемесячный ритуал тоже был каким-то странным образом связан с нежностью, с нормальными отношениями молодого мужчины и молодой женщины.

Она умирала от умиления, когда он закапывал лицо в ее груди и говорил с трогательной серьезностью: «Я в домике». Но такое случалось редко, а после двух лет совместного быта не случалось вовсе.

Его мучили фантомные боли. Ампутированная стопа чесалась.

Три года он носил одни и те же джинсы, один и тот же свитер. Модные вещи, подаренные Оксаной, пылились в шкафу – «пылились» в переносном смысле, пыли Ваня объявил войну.

Он ненавидел подруг Оксаны («тупые курицы») и запрещал ей с ними общаться. Не делал комплиментов, не хвалил стряпню. Прозвищем «вонючие опарыши» награждал политиков, соседей, просто прохожих. Его будто тошнило от жизни, он будто не жил, а ехал в смердящем лифте и желал поскорее выйти.

Оксана думала, что ему лет сто. Иногда – что двести.

В Польшу он поехал, чтобы собрать деньги на запланированного ребенка. Звонил ей по скайпу. Он оброс и похудел.

«Я тебя не узнаю», – думала Оксана.

Нет, не так.

«Я не знаю этого человека».

Она рассказывала о проблемах с начальством, жаловалась, вымаливала сочувствие.

– Не грузи меня! – обрубил он. – Ты не сталкивалась с настоящими проблемами.

Словно то, что она никогда не наступала на мины, делало ее пустой и наивной.

В доме было чисто. Чистый линолеум (и под кроватью, и под шкафами). Чистые антресоли. Начищенные до блеска конфорки.

У него были свои, неприкосновенные, вилка, ложка и чашка. Однажды Оксана с ужасом заметила, что он пересчитывает количество зеленого горошка на тарелке.

Подруги влюблялись, выходили замуж, вили семейные гнезда.

«Классный у тебя Ваня, – лгали они, – непьющий, гм… пунктуальный».

На годовщину отношений она испекла торт, надела атласное белье. А он впервые опоздал – явился затемно, удалился в комнату и лег под одеяло.

Оксана спрашивала, что стряслось, гладила по плечу. Он молчал и пялился в угол.

«Я сойду с ума», – посетила ее мысль.

Утром он съел торт и вымыл окна. Что произошло накануне, осталось для нее загадкой.

Но не этот инцидент вспомнила Оксана, убегая по вымершим Вршовицам.

Память выдала давнишний разговор.

За ужином она рассказала Ване, как пятиклассницей посмотрела ужастик:

– Я нашла кассету в родительском ящике. «Кошмары на улице Вязов», там играл молоденький Джонни Депп. Половину фильма мне было даже смешно. Я догадалась, как сделаны эти спецэффекты: простыни на стенах, пол, переделанный в потолок. Но чем дольше я смотрела, тем сильнее пугалась. И не из-за Фредди Крюгера. Я представила, что мне запретили бы спать. День без сна, второй…

Ваня методично жевал пельмени. Она заподозрила, что он не слушает, но, вытерев губы салфеткой, Ваня спросил:

– По-твоему, ты знаешь, что такое страх?

Вопрос застал врасплох.

– Я…

– Ты знаешь, что такое страх?

«Господи, – мысленно взвыла она, – ты же не умирал под пулями, ты по глупости наступил на чертову мину!»

– Нет, – сказала она. – Это просто история из моего детства.

– Нет, – кивнул он и ткнул вилкой в пельмень.

Ныне она сказала бы: «Знаю».

Тысяча оттенков страха.

В ванной, по дверям которой царапает ножницами спящая подруга.

В подъезде, заполняемом газом.

Под мостом, в десяти метрах от стаи убийц.

В городе, где каждый желает тебе смерти.

Солнце прогнало морок и согрело асфальт.

…Они продвигались, прячась в тени деревьев. Она подумала, что Корней – награда за годы мучений с Ваней. Что ее бы уже не было, если бы не он.

Улица, насколько хватало глаз, была пуста, и Оксану это устраивало.

А потом они обнаружили труп. Словно червоточину в кожуре привычного мироустройства. На перекрестке, буквально втоптанный в газон, лежал мужчина. Мотоциклетный шлем приплюснулся, растрескалось плексигласовое забрало. Трава окрасилась багровым.

Светофор тревожно пиликал, то медленно, то быстро, как саундтрек к напряженной сцене.

Оксана отвернулась, борясь с тошнотой.

– Смотри.

– Не буду.

– Да нет. Вон туда.

Она взглянула исподлобья:

– Это же…