Клювы

Лео сунул руку под одежду и ощупал небольшую ранку чуть выше пупка. Затем рухнул в кресло, обесточенный. Доктор Брайдон, подумал он, был единственным уцелевшим англичанином, когда европейцы отступали из Кабула в тысяча восемьсот сорок втором. Сборник бульварных рассказов, который доктор носил в своей шляпе, нейтрализовал удар афганского меча и спас Брайдону жизнь. Счастливый Kindle спас брюхо Лео. Ледоруб раскрошил электронную книгу, но лишь оцарапал живот.

– Везучий сукин сын, – пробормотал Зольц. Уилл Смит приблизился, чтобы положить голову ему на бедро, и Лео погладил пса раненой рукой. Бинты пропитались гноем.

А еще была стена в гостиной. Пока они давали отпор лунатикам, кто-то разобрал кирпич, и в дыре Лео увидел набережную Сены, заставленную лотками букинистов.

– Ты засыпаешь, – сказал Уилл Смит.

– А ты разговариваешь, – заметил Лео Зольц.

– Спи, – разрешил Уилл Смит. – Я прослежу, чтобы ты не наделал глупостей.

– Да, – сказал Лео Зольц. – Да. Постой.

Он заставил себя дотянуться до рюкзака и открыл столько консервов, сколько смог. Плюхнулся обратно в кресло и обнаружил, что футболист Жан-Пьер Адамс зовет его жестами из увеличивающегося разлома в стене.

– Я пойду, – сообщил Лео.

– До встречи, мой друг, – ответил Уилл Смит.

Лео пролез в дыру, и Жан-Пьер, улыбаясь, пожал его исцелившуюся руку.

Токио…

Император уснул, – эта новость мелькнула на задворках сознания.

Профессор Таканори Тоути покрепче обнял жену. Он лежал, уткнувшись в ее волосы цвета льна, и целовал шею, как ей нравилось. Не составило труда отобрать у Ю нож и сковать ее наручниками, которые дал ему напоследок полковник Сато. Ю упорно вырывалась, норовила встать и поискать новый нож. Он держал ее крепко.

Телевизор транслировал репортажи из ада. Тоути задумался: кто делает эти передачи? Лунатики? Да нет, повтор. Какой-то настырный тип торчит за пультом, глотает кофе и жмет на кнопки, гоняя по кругу историю конца человечества.

Когда у Тоути спрашивали на конференциях, почему он выбрал сомнологию, он заученно отвечал: «Я хочу знать, чем занимаюсь треть своей жизни».

На экране стрелялся в прямом эфире китайский генерал, приказавший давить лунатиков танками.

– Я приготовлю нам чай, – сказал Тоути, поднимаясь.

Он вышел на кухню, сел у окна.

Он думал о греческой мифологии, о Морфее, мерзком типе, умевшем имитировать человеческие голоса, чтобы втираться в доверие. Морфей, сын Гипноса и Нюкты, богини ночи, в черных одеяниях, в венке из мака, вкрадчиво нашептывал на ухо. Клетки большого полушария умоляли переключить организм в режим сна. Внутренние часы тикали, шишковидная железа активно вырабатывала мелатонин. Сердцебиение замедлилось вместе с ритмом электрической активности мозга.

– Ох, Ю… – пробормотал Тоути.

Миллиарды нейронов синхронизировались. Кратковременная память стиралась с каждым нырком в забытье.

Тоути обронил подбородок на грудь.

Зыбучие пески проглотили его.

Румынская семья из пяти человек, бодрствовавшая в полном составе около шестидесяти часов, выпила снотворное, чтобы превратиться одновременно.

Хозяин литовского секс-шопа организовал шумную вечеринку с оргией и сонным газом – более двадцати человек явились, чтобы уснуть, предаваясь пороку. Голые лунатики смущали прихожан, забаррикадировавшихся в костеле напротив.

Ветеран вьетнамской войны, военный катер Canon на Филадельфийской верфи, стал пристанищем для горстки неспящих. И туннели под пирамидами Гизы. И пещеры из вулканического туфа в Боливии. И Аджимушкайские каменоломни Крыма.

В три часа ночи по западноевропейскому времени блогер, известный под ником Карающая Длань, вышел на Рассел-сквер и присоединился к своим оцепеневшим подписчикам. Луна отразилась в его пустых глазах.

5.8

Ночь, третья бессонная ночь для падшего мира, явилась в свой срок, и выпученный глаз луны взошел над озером. В детстве Филип видел утопленника – его выволокли из Влтавы сети траулера. Дядю Филипа, рыбака, угораздило в тот день исполнить давнюю просьбу: взять племянника на судно. Труп был несвежим, поеденным рыбой. Карпы и жерехи составляли ему компанию в сетях. Сильнее всего Филипа шокировали глаза навыкате, будто внутреннее давление норовило выдавить их из гнезд.

Луна напоминала глазище побывавшего под водой мертвеца.

А дядя запомнился Филипу хохочущим и молодым, вот он на фотографии хвастается уловом: здоровенным судаком. Дядя умер от почечной недостаточности в девяностых. С братом, отцом Филипа, он враждовал. А племянника любил, как родного сына.

И чего он выудил это из памяти, словно распухший труп из реки?

Филип подбросил веток в огонь. Костер хрустел головешками. Пламя шелестело, распространяло приятное тепло. Слишком приятное для сонных людей. Попеременно их женщины вставали, чтобы смочить ноги в ледяной воде. Делали зарядку. Хлопали себя по щекам.

Недоставало ухи, колбасок, истекающего соком стейка.