Клювы

— Физически — нет. Больше морально. Ваня был трудным человеком. Помешан на чистоте. Аккуратен до омерзения. Нет, я сама чистоплотна, но его поведение в быту граничило с ненормальностью. Он выдумал свод правил. Как мыть полы. Как стирать одежду. Я чувствовала себя в плену. В натуральной клетке. А хуже всего, что мании стали передаваться мне. Как и он, я вскакивала ночью, чтобы проверить замки, даже зная, что они заперты.

— Синдром навязчивых состояний, — сказал Корней.

— Вот-вот. В прошлом году он уехал на заработки, и первое, что я сделала, — разбросала по комнатам вещи, скомкала его драгоценные гардины, высыпала на пол землю из цветочного горшка. Он бы лопнул от ярости.

— Прости за вопрос… — Корней был озадачен. — Но ты такая эффектная, сексуальная девушка. Зачем ты это терпела?

— Спасибо за комплимент. Что ж…

— Не отвечай, если не хочешь.

— Хочу. — Она отхлебнула пива. — Как я и говорила, мне было двадцать — безмозглая девчонка. Ваню я знала с детства. Он жил по соседству. Такой тихий замкнутый мальчик. В четырнадцатом его призвали в армию, отправили на восток. Он вернулся через месяц — наступил на мину. Ему ампутировали половину ступни. И как-то случайно мы разговорились в лифте. Слово за слово, он пригласил меня в кино. Я пошла… из жалости, думаю. И вскоре мы уже вместе снимали квартиру. — Оксана улыбнулась: что было, то было. — Он не тянул резину — сразу вывалил на меня все свои бзики. Расскажи я родителям, они бы забрали меня домой. Но я привязалась к нему. Считала, что обязана его опекать.

Нет, у нас были нормальные дни. Но все, что я вижу, оборачиваясь, — как я драю чертов пол, а он стоит надо мной, катает в пальцах свинцовые шарики, и они так ужасно дребезжат…

На террасе благоухали розы, но Корней словно унюхал аромат стирального порошка, узрел себя, десятилетнего, трущего белье о ребристую доску. За спиной маячит отчим, он пахнет одеколоном и перегаром.

— Старайся, пацан. Старайся, чтобы я видел.

«Милая, — подумал Корней, — мы с тобой похожи».

— А потом, — продолжала Оксана, — он уехал в Польшу. На год, и это был потрясающий год. Будто с моей шеи сняли ярмо. Я гуляла, читала, общалась с новыми людьми. Записалась на десяток курсов. И поняла, что не смогу жить, как раньше. И еще поняла, что совсем его не люблю.

— Как он принял твое решение?

— Плохо. Скандалил, угрожал. Он ведь купил обручальное кольцо на заработанные деньги. Но мой запас жалости иссяк. И вот я здесь.

Корней поднял бокал:

— За «здесь».

— Ура.

Они чокнулись. Оксана сказала, прищурившись:

— Я рада, что в тот день надела каблуки.

2.6

Парня на кладбище самоубийц звали Иржи. Он был фотографом. Иржи страдал от болезни, описанной невропатологами Вестфалем и Желино: нарколепсии. В школе его прозвали Спящей Красавицей. За день парень неудержимо засыпал около тридцати раз. Прогуливаясь по парку, обедая, занимаясь спортом — он вдруг цепенел. Раздражителем становился любой монотонный звук: бой часов, шорох листвы, урчание мотора. Из-за нарколепсии Иржи не водил автомобиль, не плавал, не катался на велосипеде. У него не было подружки; девушки улепетывали со свидания, на котором их ухажер вырубался с непрожеванным мороженым во рту.

Настоящая напасть.

На улице Иржи очухивался быстро — врезавшись в столб или пешехода. Но, заснув дома, он дрых часами и частенько опаздывал в офис. Пришлось уволиться и работать на себя, фотографировать для сайтов и журналов.

Его мучили гипнагогические кошмары. В момент засыпания (обычного, «горизонтального», как он это называл) Иржи видел старуху с огромными ржавыми ножницами, она щелкала лезвиями, подбираясь все ближе, и хохотала.

Проснувшись, он несколько секунд не мог ни шевелиться, ни разговаривать.

На кладбище Иржи выключился.

Перед приступом он примерялся к могильным плитам сквозь видоискатель, сквозь оконца часовни. Старуха вылезала из подвала, в рубище, с дьявольскими ножницами в клешне.

«Стоп, стоп, стоп…» — подумал Иржи.

Уснул.

И больше не просыпался.

…Прага цепенела, опоенная темнотой. Здания в стиле модерн, готика, неоренессанс, кубизм, конструктивизм, баухаус и прочее, и прочее стали шкатулками, а внутри ворочались и шептались плененные странным сном люди.

На тесно застроенных площадях, у Староместской башни, где прежде выставляли отсеченные головы преступников, в винных погребах пробуждались тени.

У костела Святого Креста и православной церкви Успения Пресвятой Богородицы рыскали тени.

Тени кишели в катакомбах под тем местом, где раньше возвышался тридцатиметровый Сталин, а теперь тикал красно-черный метроном — «кивадло».

Что-то проступало во мраке. Так под более поздними наслоениями порой проступает романская кладка.

Иржи посетил дачный поселок, перелез через забор, подобрал оброненную сапку и постучал в дверь.

Он улыбался. И крепко спал.

2.7

«Черт! — мысленно воскликнула Оксана. — Что я творю?

Ночью, голая, в квартире едва знакомого мужчины. Пусть Корней ей и понравился (очень понравился!), но на первом свидании? За кого он ее примет?

Голова слегка кружилась от выпитого вина.

«К тому же пьяная», — осудила себя Оксана.