Клювы

— Вы видели фильм «Нанук с Севера»? — спросил Альберт. — Нет?! Никто из вас? Вы меня разочаровываете. Это шедевр документалистики, снятый до того, как такой термин появился. Роберт Флаэрти, режиссер, отправился в Северную Канаду, чтобы впервые задокументировать быт эскимосов. Он жил в эскимосском племени больше года, делил с ними кров и пищу, охотился. Бесценный материал! Но в Торонто кто-то решил покурить в процессе монтажа, и все сгорело дотла. Девять тысяч метров пленки. Год жизни в суровых условиях Севера. Уникальные кадры. Ничего не осталось.

— И как тогда фильм восстановили? — спросила Камила.

— Его не восстанавливали. Флаэрти погрустил немного, снова поехал к эскимосам, прожил с ними еще полтора года и снял новый фильм.

— Почему ты вспомнил об этом? — Камила погладила учителя по плечу.

— Мы все начнем заново! — твердо сказал Альберт. — Мы — человечество.

Филип хмыкнул. В истории про киношника никто не погиб. Просто пленка сгорела. Не квартиры с людьми, а пленка.

Он уронил руки на колени. Перед внутренним взором мелькали люди. Индийская пара из бакалейной лавки. Стриптизерша со счастливыми кубиками на скальпе. Студентка с афрокосичками. Умирающий автоматчик. Застрелившийся капитан.

Филип смотрел на полотна. В какой-то момент Яна ожила, как невесомое перышко, спланировала с холста. За ней спрыгнула другая Яна — более зрелая. И третья Яна покинула парковую скамью.

— Мне так жаль… — тихо проговорил он.

Девушки окружали его. Локоны плавали в серой дымке, будто странные рыжие водоросли. Локоны пробивались из ран в предплечьях и тоже струились вверх. Героини картин, его Яны, льнули к ногам, скользили юркими пальцами по штанинам, обнюхивали пальцы.

— Усни, — шепнули на ухо ледяные губы, — и луна пойдет на убыль.

— Двух минут достаточно, — проворковала, дохнув ароматом мыльной воды, последняя из Ян, написанная за месяц до смерти.

В черепе щелкнуло.

Филип яростно взъерошил волосы.

Яна, растиражированная на холстах, не шевелилась. Фантомы сгинули. За занавесками ползло предрассветное марево.

— Мы пережили ночь, — сказал Альберт.

Филип встал, рассеянно обозревая картины. Да, он был гораздо опытнее и выносливее в вопросах бодрствования, но усталость задела крылом и его. Галлюцинации… зрительные и осязательные… Что будет дальше?

— Я разбужу Корнея, — вызвалась Оксана, выключая плеер.

— С меня завтрак… — зевнула Камила. И добавила, проморгавшись: — Где Вилма?

— Наверное, принимает душ.

Корней уже сидел на кровати и избавлялся от пут. Оксана бросилась к нему, обняла:

— Ты проснулся!

— Никто прежде так не радовался этому факту. — Корней поцеловал Оксану в краешек губ. Филип заметил, как девушка зарделась.

— Как вы? — виновато спросил Корней.

— Ты проспал все веселье, — сообщила Камила. — Альберт учил нас танцам. Потом мы играли в города и в пантомиму. И выхлебали столько кофе, что я не усну до заморозков.

Филип оставил их обсуждать уникальность Корнея. Пошлепал по коридору туда, где час назад ласкал изнывающую от страсти Вилму.

Ванная была наполнена. Розовая пена таяла на чугунных бортах. Настырно капал кран. В багровой воде лежала Яна. Рыжие завитки отяжелели на голых плечах. Бритва, прогулявшись от ладони до локтевого сгиба, распорола веснушки, которые так любил Филип.

Капля разбилась о рукомойник. Из сливного отверстия, из вентиляционной решетки под потолком, из душевого раструба вперемешку с кровавыми сгустками сочилась музыка.

The House of the Rising Sun группы The Animals.

Руки Яны вытянулись вдоль бортиков. Разрезы подрагивали от каких-то внутренних колебаний, словно из ран дул воздух. Изумруды глаз смотрели на Филипа с укором.

Филип застонал. Невидимый шип впился в сердце.

Удары капель. Голоса в коридоре. Яна.

Он прислонился к стене и съехал на пол.

Чьи-то ладони захлопали по щекам.

— Не теряйте сознания! — Альберт встряхнул его. — Вы здесь?

Сердце нехотя завелось. И музыка, и шип, и Яна пропали.

— Здесь… — прошептал Филип. — Здесь.

Вскрикнула и притиснулась к Корнею Оксана. Камила встала на пороге ванной.

— Что же ты, девочка? — спросила она с тоской.

Плавающая в крови Вилма ничего не ответила.

5.1

Как ни парадоксально, это утро оказалось хуже предыдущего. Вчера, спасая свою шкуру, Корней не мог осмыслять происходящее, жалеть себя и скорбеть о мире. Сегодня ему выпала такая возможность. Соратники, белее мела, толкались в прихожей. Пока он дрых, не стало Вилмы, нервной женщины с синими волосами. На душе было гадко от того, что он выспался, от сонной неги в голове.

Камила закатала рукав и сунула пятерню в красную воду. Слив противно чавкнул, проглотив жижу.

На кафеле блестело лезвие, которым Вилма свела счеты с жизнью. Филип корил себя за то, что пользовался старомодной разборной бритвой, но Камила заметила, что, не отыскав бритвы, Вилма воспользовалась бы кухонным ножом.

Кожа мертвой женщины напоминала пластик. Труп накрыли полотенцем и вытащили из ванны.

— Выйдите, — велела Камила, — мы оденемся.

Щербатая дверь притворилась.

Оксана схватила Корнея за плечо:

— А вдруг это и есть карма?!