— Это не я сказала, — произносит Белла, вновь зажигая в фонарике свет.
Маша закрывает свое лицо руками и… Не поняла. Она что, на плечах Сергея сидит?
— Нина! — уже громче и увереннее кричит Маша, когда Белла отводит от нее свет. — Белла!
Оказывается, что Сергей и Маша добрались до убежища Кости незадолго до нас. Они не стали заходить в сток, а спрыгнули в давно пересушенный бассейн и стали ждать возвращения Кости.
— Я собирался найти вас, — виновато произносит Сергей после того, как помог нам с Беллой спуститься. — Правда собирался, но Костя сказал, что сам найдет тебя, и я…
— Ты все правильно сделал, — подбадриваю я его. — Ты помог Маше, я вывела из лагеря Беллу.
— Тц, кто кого еще вывел, — бубнит Белла, скрестив на груди руки. — Если бы не я, ты бы из «Рая» вообще не выбралась.
— Точно. Спасибо за помощь, — благодарю я ее, подходя к стоку. — Костя сказал ждать его внутри. Не будем пренебрегать его просьбой.
Я сжимаю между пальцев прутья решетки и дергаю ее в сторону, как когда-то это сделал Костя. Пропустив всех вперед, я захожу в туннель последней и задвигаю решетку обратно. Прислоняюсь лбом к прутьям и прислушиваюсь.
Тишина.
Мы уже были в его убежище, но Костя так и не догнал нас.
Надеюсь, что он просто задерживается, а иначе…
Пятые оковы — Ожидание
Прошло несколько часов, а Костя так и не вернулся.
Я чувствую, как по прошествии этого времени меня начинает одолевать безысходность от того, что я не знаю о его судьбе. С ним что-то произошло? Что-то пошло не так? Вытащил ли он брата из тюрьмы? Смогли ли они выбраться из лагеря? Может, они вдвоем просто пережидают неудачное время в каком-нибудь подъезде? Может, «горожан» в лагере было так много, что Костя с Сашей до сих пор расчищают к нам путь?
А вдруг, Князь и Дмитрий поймали их, почти выбравшихся за пределы лагеря? А может, их нагнали уже в городе? Или они до сих пор убегаю? Пытаются отвести от нас толпу душегубов? Может, они вот-вот появятся? Костя выйдет из туннеля, зная, что я здесь, снаружи, и недовольно скажет: «Я же говорил ждать внутри!»
Мои губы дергаются в улыбке, стоит только представить его перекошенное от злости и беспокойства лицо. Черт, он ведь и в самом деле чуть было не убил меня. Я дотрагиваюсь до лба, тру жирную кожу и морщусь от того, что на пальцах остается скатавшаяся грязь.
Выстрели он чуть ниже, и у меня бы открылся третий глаз.
Стала бы я избранной, как и полагалось по сценарию всем главным героиням, рожденным «обычными девочками».
Мертвой, правда, «обычной девочкой», зато с третьим глазом.
— Дерзости во мне хоть отбавляй, — тихо бубню я себе под нос.
Стоя на возвышенности, куда меня привел Костя в день нашего знакомства, я наблюдаю за тем, как просыпается Клоака. Вслушиваюсь в окутавшую город тишину и ловлю себя на том, что она порядком действует на нервы. Но сейчас я единственная, кто может ее нарушить, и уж точно я та, кто ни за что не станет этого делать. Мое собственное дыхание кажется мне настолько громким, что от страха быть кем-то услышанной я дышу через раз. Из-за этого постоянно закладывает уши, приходится накапливать во рту слюну и сглатывать, пробивая невидимые пробки. А сердце начинает биться медленнее, словно стараясь сохранить внутри меня угасающую между вдохами жизнь.
Если честно, то я не смогу точно сказать, сколько дней прошло с тех пор, как я впервые посмотрела на расстилающийся перед моими глазами пейзаж. Точно больше недели. Может, счет уже идет на вторую. В этом месте понятие «время» становится чем-то условным. В Клоаке нет «времени», есть «режимы». «Утро», «день», «вечер», «ночь». Они могут длиться дольше, чем положено в привычном понимании. Могут за нормальные сутки сменить друг друга множество раз.
Могут и вовсе не наступить.
Я делаю глубокий вдох. Настолько глубокий, что разболелась голова, но я, проигнорировав болевое ощущение, начинаю обдумывать наши дальнейшие шаги. Придет Костя или не придет…от меня это, к сожалению, уже не зависит. Нам теперь нужно двигаться дальше, к выходу, и надеяться на то, что…
— Нина, не стой на улице.
На то, что нужная нам дверь быстро найдется и будет открыта.
— Тебя могут увидеть.
Оборачиваюсь.
Сергей стоит в нескольких шагах от меня и, на самом деле, стоит он там уже давно. Я слышала, как он подошел, чувствовала, в какой неуверенности он топтался на месте. От самоуверенного парня из четвертого вагона к этому моменту не остается и следа. Кожа на его лице стала какой-то серой, под глазами проступают темные синяки. Губа, правда, уже зажила, но прежнего шарма Сергею это не возвращало. В грязной одежде, с осунувшимися, широкими плечами, взъерошенными и смешно торчащими в разные стороны волосами, он заставляет мое сердечко жалостливо сжиматься.
— Что вызывает у тебя эту глупую улыбку? — устало спрашивает он, и я тут же прикусываю изнутри щеку.
Слишком сильно он похож на Костю, который, сняв противогаз, показал мне свое лицо и рассказал о месте, в котором я очутилась, просто попав не на тот поезд.
— Это нервы, — говорю я, проигнорировав его наставление.