Клокотала Украина (с иллюстрациями)

— От врага и супостата... — и тут же что есть силы рубанул какую-то тень, выросшую как из-под земли.

Татарин пискнул и упал, рассеченный надвое, но в руках другой тени блеснула под огнем сталь, и теперь на траву упал Юзек. Гнат Верига увидел, что вишенник был уже полон ордынцев. Они копошились между деревьями, точно раки в миске.

— Джаур, джаур!.. — раздавалось вокруг.

Верига стал отступать под защиту амбара. Пока он пятился, несколько ордынцев уже мелькнуло во дворе. Верига услышал один выстрел, другой, потом вскрик Гордия, а за ним возглас:

— Кусаян. Кусаян!

Верига наконец уперся спиной в рубленую стену. На него наступали с саблями трое степных разбойников, а четвертый пытался, как на дикого коня, накинуть на него аркан. Прямо перед его глазами чернели двери хаты, где на пороге все еще стояла с иконой Христя. Пожар стал погасать, и на дворе сгустилась тьма. Верига успел уже зарубить первых трех татар, а остальные накинулись на гайдуков, которых нашли в погребе. Но тут стрела пронзила Вериге щеку, от другой он успел уклониться, упал на четвереньки и исчез под амбаром, откуда можно было скрыться в степь.

Теперь во всем дворе оставалась одна Христя. В свете загоревшегося сарайчика ее белая фигура вырисовывалась, как на иконе. Высокий, статный ордынец бросился к хате, но Христя подняла навстречу образ и, как заклятие, произнесла:

— Сгинь, басурман, яко дым, перед господом!

Ордынец, пораженный ее решительностью, а может быть, и непонятными, но магически звучащими словами, остановился. Он не похож был на остальных татар ни лицом, ни волосом. У татар черные, жесткие космы торчали, как конская грива, а этот ордынец был светлый, из-под шапки выбивались белые, как лен, пряди. Он хотел что-то сказать, но, заикаясь, с трудом произнес только одно какое-то непонятное слово. Христя вздрогнула, упустила икону и, вцепившись в ордынца руками, стала всматриваться в каждую черточку его лица. Сзади захохотали, кто-то сказал:

— Баба бабу держит, ай, Кусаян!

Христя вдруг припала к его руке.

— Касьянко, сыночек!

Но у Касьяна глаза уже налились кровью. Он выхватил из ножен кинжал. Христя отшатнулась.

— Сын, отуречился? Прокляну!

Но тут подбежал другой татарин и ударил ее кривой саблей. Христя упала на землю. Касьян, как бы проснувшись, наклонился над ней и диким взглядом уставился в закрытые глаза, но татары уже толпой ворвались в сени и закружили его в черном вихре.

ДУМА ПЯТАЯ

Как сошлися побережцы, думают да судят:

— Уходить на Луг мы, други, верно, нынче будем.

На Лугу засядем в шанцы, станем защищаться.

Чтобы вере христианской не погибнуть, братцы!

НА КИЕВСКИХ ГОРАХ

I

На краю неба показалась туча. С каждой минутой все выше выплывала она из сизой мглы и точно наливалась свинцом. Замолкли птицы, ветер притих, и, хотя еще светило солнце, на землю легла мертвая тень.

Максим Кривонос огляделся вокруг: по обе стороны дороги зеленели орешник, терн и дикая груша, за перелеском тянулись над речкой Стугной луга. К лесу бежала дикая кабаниха с поросятами. Несколько женщин устало ковыляли дорогой и тоже тревожно оглядывались на тучу — гребень ее клубился седыми барашками.

— Град будет, — сказал джура.

— Ну так не отставай.

Припав к гривам коней, всадники взлетели на пригорок. Стайка напуганных куропаток выпорхнула из-под копыт и опустилась в высокий бурьян. Перед ними, посреди зеленого ковра, как каравай на столе, лежал в сизой дымке замок. За валами тускло блестели на солнце купола трех церквей.

Во всех замках и городищах, бывших ранее опорою казаков и часто только им известных, теперь хозяйничали паны-ляхи, упорно прокладывая путь на Запорожье. Ляхи расставляли всевозможные заслоны, повсюду охотясь за теми, кто решался выбраться с Низа на волость.

Единственной опорой казаков был Славута-Днепр, но и за ним теперь следили из Кодацкой фортеции. Вздумает кто пробраться без паспорта водою на Низ, за пороги, или с Низа на волость, в него стреляют из пушек, а казаки не мыслили себя без батьки Днепра, без речки Самары, без Орели и Псла, воды которых придавали им силы, как детям материнское молоко.

Чтобы не вступать в беседы с замковой службой, Максим Кривонос избегал заезжать в городища или под стены сторожевых замков, поэтому-то он возле Триполья и завернул к знакомому казаку на пасеку. Седой пасечник раньше всегда с радостью принимал гостей с Зеленого луга, но сейчас он не мог скрыть смущения. Максим Кривонос даже не успел доведаться, что беспокоит деда, как на пасеку прискакало из замка трое надворных казаков.

— Дед, угощай медом! — сказал один.

— А это что за бродяги? — спросил другой.

— Мед для каждого сладок, — уклончиво ответил пасечник. — Покажи им, Максим, грамоту, пускай почитают, тогда они поедут себе прочь.

— Мою грамоту, дед, трем парам глаз не прочитать, — вымолвил Кривонос, равнодушно попыхивая люлькой.

— Ишь, пава! — сказал жолнер, надувшись. — Криштох таких Семенов по три левой рукой кладет... Покажи паспорт!

Кривонос насупил брови, по лицу пробежала тень, а глаза сразу покраснели.