Клокотала Украина

— Наверно, и на том свете не сладко хлопу.

— Сова, должно быть.

Но стон вдруг прорвался коротким криком и затих. Не стало слышно и колотушки, вместо нее со двора донесся голос сыча.

— Беду или смерть предвещает?

— Гайчура нас опередил, — сказал Мартын и нажал на ворота.

С той стороны кто-то гремел засовами.

— Заходите, — позвал Яцько, — в людской всех гайдуков заперли. А мне бы только пана поймать — я из него душу вытрясу, я у него блуд со штанами вырву!..

Савва Гайчура уже стоял на крыльце и молотил кулаком в дверь, а крестьяне кольцом окружили дом. В сенях послышался чей-то голос.

— Пан! — злорадно прошептал Здирка, но невольно отступил за Кривоноса.

Савва Гайчура засипел:

— Принимай гостей, вашмость!

— Пришли с того света, — подхватил Яцько, — и Зося, и Свирид Гедзь. Еще не забыли, пане?

Из предосторожности Гайчура отошел за стену и повернул ухо к двери. Но за дверью было тихо.

— Наверно, обмер пан.

— Берегитесь, берегитесь! Он еще придумает что-нибудь.

В сенях снова послышался шорох, вслед за ним какой-то визг, потом громко залаял пес. Крестьяне шарахнулись от крыльца.

— Это же волкодав, он сразу за горло хватает! Ей-ей, задушит!

В это время за углом зазвенело окно, сверкнул огонек, и крестьяне закричали:

— Лезет, лезет, черт!

За угол с криком бросилось еще несколько человек, но Кривонос не сдвинулся с места. Он стоял на крыльце и сосал свою люльку. Когда у крыльца стало пусто, дверь вдруг открылась, из нее выскочил рассвирепевший пес, а за ним следом кто-то в длинном халате, с пистолями в руках.

Пес сгоряча перескочил через ступеньки, но Мартын, стоявший за точеной колонной, успел огреть его по спине клинком. Максим Кривонос стоял на крыльце. Услышав, как от неожиданного удара пес пронзительно взвизгнул, Максим захохотал так громко, что выскочивший в халате пан с перепугу выстрелил из обоих пистолей куда попало. Кривонос загремел еще сильнее и угостил пана кулаком по затылку так, что тот слетел со ступенек и растянулся на земле.

— И этот гавкнул, как псина, — сказал Гайчура, спускаясь к нему по ступенькам, но Мартын уже упал на халат сверху и проворно отнял пистоль.

— Умен, чтобы пакостить, а стрелять, вашмость, не умеешь!

На выстрелы, на вой искалеченного волкодава к крыльцу уже бежали, перекликаясь, крестьяне.

— Обманул, и тут обманул, окно разбил, а не лезет!

— А может, удрал уже — такая темь, хоть глаз выколи.

— Тут кто-то стоит...

У ворот вспыхнул желтый язычок, он пополз, словно золотая змейка, вверх, потом взметнулся, рассыпался и осветил гребень крыши на сторожке.

На землю упали длинные тени, во дворе стало светло, но вокруг темнота сгустилась еще больше.

Огонь осветил Савву Гайчуру, который за воротник халата поднял с земли растрепанного пузана и поставил на ноги.

— Пан! — пронеслось по толпе. Из разбитого носа у пана Щенковского текла кровь.

Яцько Здирка бежал с пучком соломы. Увидев своего пана, он молча размахнулся и ударил его в лицо.

На секунду испугавшись своего поступка, Здирка смущенно пробормотал:

— А зачем же он... я за Зосю!

Щенковский от удивления и ярости выпучил глаза и визгливо прокричал:

— Быдло, пся крев! В яму всех!

— Я уже там был, вашмость, — сказал кто-то сзади и огрел пана по голове суковатой палкой.

— Карпо! Карпо!

— Ну да, Карпо. Из подвала вытащили, — зашумело несколько голосов одновременно.

— Покажи им кандалы. Как пса, на цепь посадил человека. Ух, палач! Пустите, ударю...

Но Щенковский уже лежал на земле и глухо стонал.

— Надо спросить, подожди... Мы спросим, какие имеет он привилеи... Погодите, погодите, мы спросим!..

— Мы ж и спрашиваем, видишь, не говорит!

— Теперь уже не скажет...

Сторожка у ворот горела, как свечка. Часть крестьян вбежала уже в дом, и оттуда раздавались крики, смех, треск мебели, звон разбитого стекла.

— Ловите маршалка [Маршалок - дворецкий], ищите его!

Мохнатые тени метались по двору, поднимая все больший и больший шум. Возле челядницкой люди сбились в одну кучу. Кого-то тащили к огню, но на полдороге бросили на землю и начали топтать ногами: кусается, проклятый!

Яцько уже носился из одного конца двора в другой и всюду выкрикивал какую-то команду. За ним гурьбой бегали хлопцы, в их глазах отражалось полыханье огня.

— Сначала надо скот выгнать. Скот не виноват!

Люди побежали на голос. Ржали кони. Сверкая перепуганными глазами, они шарахались от огня.

— Конь, люди, жеребец!.. Вот он!

От конюшни серый в яблоках жеребец тащил за собой Карпа, ухватившегося за чепрак.

— Люди, вот жеребец Драча! — кричал Карпо. — Пан припрятал!..

— В огонь пана! Вор! Сжечь его!

Окна дома осветились изнутри. Огонь переливался, трепетал, ежеминутно усиливался. На крыльцо выбежал хлопчик в женском чепце и, передразнивая пана, запищал:

— Быдло, схизматы, на конюшню! Тридцать горячих!

— Эй, люди, маршалок удрал!

— Беда будет, если маршалок уйдет. Догнать нужно!

Все гурьбой бросились к лошадям.

ДУМА ЧЕТВЕРТАЯ

Ты, земля турецкая, вера басурманская.

Ты — разлука христианская,

Уже не одного ты за семь годов разлучила войною:

Мужа с женою, брата с сестрою,

Малых деток с отцом и матерью.