Клоун. История одной любви

А когда он все-таки сорвался и грохнулся с этой детской высоты на мат (упал не критично, успел сгруппироваться на руки и смягчить удар), то мысленно возблагодарил бога за свою предусмотрительность. Что было бы с ним и его спиной, если бы он загремел с десяти или пятнадцати метров? Страховка не всегда была уместна, зачастую только мешала, поэтому приходилось рассчитывать только на собственную ловкость. Ее-то Макар и оттачивал день за днем, раз за разом.

Он с детства привык к тому, что уровень травматизма в цирке невероятно высок. Каждый артист знал, что может остаться инвалидом или умереть, выполняя очередной опасный трюк, но в глубине души никто не верил, что это может случиться конкретно с ним. Именно по этой причине многие коллеги Макара никогда не читали новости и не смотрели видео о падениях воздушных гимнастов — им просто не нужен был этот страх, который поселил бы в них неуверенность.

Что касается Макара, то он испытал этот ужас на собственной шкуре, и поэтому теперь ему было страшно вдвойне, втройне. И все-таки, когда начинала звучать музыка из его номера, он понимал, что уже не принадлежит себе. Он — не он. Он артист. Воздушный гимнаст. Его место — там, под куполом. Полет — его стихия.

То, что после травмы Макар не махнул рукой на собственное тело, сейчас сослужило ему хорошую службу. Руки его до сих пор оставались достаточно крепкими и сильными, а в гимнастике это было очень важно — ведь руками артисты держали себя, подтягивались и выполняли лазы. После того, как Макар приступил к подготовке номера, он посоветовался с физиотерапевтом и включил в тренировки подкачку на специальном тренажере.

Все свои тренировки Макар теперь записывал на видео и никогда не удалял, даже если они были откровенно неудачными. Так ему легче было анализировать ошибки, учитывать косяки и видеть недочеты. Он знал, что зритель не сосредотачивается конкретно на техническом мастерстве артиста, а оценивает общий уровень, точнее — образ, и может прицепиться к чему угодно: к плохо натянутым носкам и полусогнутым коленям, к неряшливо сидящему костюму, к выражению лица или недостаточно широкой улыбке…

Он смотрел на себя со стороны, стараясь быть беспристрастным. Но если раньше во время подготовки новых номеров Макар страшно ругал себя за любые мало-мальские косяки и никогда не был по-настоящему доволен, то сейчас отказался от этого глупого перфекционизма. Он перематывал записи назад, вновь и вновь изучая сделанные им ошибки и подмечая шероховатости, но у него и мысли не возникало ненавидеть или корить себя за это. Да, у него не сразу все получалось идеально, но он готов был сделать все для того, чтобы номер стал совершенным. Тем более, от записи к записи прослеживалась явная позитивная динамика.

Макар возобновил утренние и вечерние пробежки, стал более вдумчиво, правильно и полезно питаться, стремясь привести тело в безупречное состояние, которое само по себе уже являлось залогом удачного выполнения номера.

В один из дней, завершив тренировку, Макар отдыхал, сидя прямо на матах, и жадно пил воду из бутылки. Потянувшись к мобильнику, у которого на время отключил звук, он обнаружил несколько пропущенных вызовов. Открыв журнал звонков, Макар в первый момент даже поперхнулся и отчаянно, до слез, закашлялся, облив себя водой. Имя звонившего врезалось в него остро и резко, как пуля.

Динка…

* * *

Он долго собирался с духом, прежде чем перезвонить. Наконец ткнул в кнопку вызова и напрягся, не зная, чего ожидать — хорошего или дурного. Затаив дыхание, Макар машинально считал гудки — первый… второй… третий… После четвертого он испугался, что Динка не ответит вовсе, но она наконец откликнулась.

— Алло!

От звука ее голоса у него, как всегда, побежали мурашки — словно кто-то погладил мягкой и теплой плюшевой лапой. Однако Макар заставил себя собраться и откликнулся как можно более непринужденным тоном:

— Надо же. Что сподвигло тебя на то, чтобы вытащить мой номер из черного списка?

— Это правда? — выпалила Динка вместо ответа.

— Что именно?

— То, что ты вернулся в воздушную гимнастику.

— Ну, не то чтобы уже прямо вернулся окончательно, — осторожно отозвался он, — но я, скажем так… в процессе возвращения.

— Ты рехнулся?! — ее тон и эти слова обожгли, как пощечина, но он даже не поморщился. — Ты в своем уме, Макар? Что ты творишь?

— Откуда ты узнала? — спросил он.

— К детям в садик сегодня артисты из твоего бывшего цирка приезжали. Родители скинулись на небольшое представление — жонглеры, акробаты, дрессированный попугай… — и тут же испуганно ойкнула и осеклась, поняв, что выдала себя с потрохами.

— Серьезно? — протянул Макар с иронией, удачно маскируя за ней вскипающую и поднимающуюся со дна души бешеную ярость. — Стало быть, ты уже вернулась из Краснодара и опять работаешь воспитателем в детском саду? Или просто никуда и не уезжала, а, Дин?

Динка растерянно молчала, видимо, не придумав с ходу, как выкручиваться.