Клоун Шалимар

В пути вокруг них сомкнулась тревожная ночь. Вооруженные люди с фонариками без конца останавливали их на блокпостах. Кто-то был в форме, кто-то в гражданской одежде, в толстых шерстяных шарфах, завязанных узлом под горлом, и определить, где военные, где боевики и кто из них более опасен, было невозможно. Приходилось останавливаться. На дорогах то и дело встречались заграждения из металла и бревен. В лица им светили фонарем, и ее спутник каждый раз быстро и властно начинал что-то говорить. Но вскоре, несмотря на шоковое состояние, ее Нечто дало о себе знать, так что люди, встретившись с ней глазами, отступали от машины и без расспросов пропускали зеленую «тойоту». Теперь ее уже ничто не могло остановить. Здесь, в Индии, ей теперь нечего было делать, все, что нужно, она уже получила от этой страны. Человек за рулем пытался что-то сказать. Пытался выразить сочувствие или признаться в любви, а может, сделать и то и другое. Но она не смогла себя заставить слушать его. Дурман любви и счастья рассеялся; она оставила позади землю обетованную, где цвели лотосы любви; ей нужно было возвращаться домой. Слов нет, этот человек любил ее на самом деле, и, наверное, она смогла бы ответить ему тем же, будь у нее такая возможность. Но возможности этой не было. То, что вошло в нее там, на могиле матери, не давало ей такого шанса.

«Тойота» въехала в ворота поместья Ювараджа, но на этот раз чары не сработали, и реальный мир за его стенами не умолк. Ей стало плохо. Вызвали врача. Ее уложили в постель, и там, в затененной комнате, она пробыла неделю. Она лежала на старинной кровати орехового дерева под москитной сеткой, то в ознобе, то обливаясь потом, а когда засыпала, видела страшные сны. Юварадж сидел рядом и беспрестанно менял ей компрессы, пока она, наконец, не велела ему это прекратить. Как только ей полегчало, она встала с постели и уложила вещи. Юварадж умолял ее подождать, но она, стиснув зубы, сказала «нет». Он изменился в лице, молча кивнул и вышел. До самого отъезда она ни разу не покидала дома — боялась, как бы вид зачарованного сада не расслабил ее. Его самолюбие было уязвлено, он держался холодно и почти не разговаривал с ней. «До чего все-таки слабые существа эти мужчины! — сказала она себе. — И отчего, собственно, женщина должна покоряться этим обидчивым, капризным и весьма недальновидным особям? Этот, например, даже не находит в себе смелости высказать то, что и так написано на его лице крупными буквами, вместо этого заламывает руки и принимает оскорбленный вид».

Выходило, что именно мужчинам, как правило, свойствен тот тип поведения, который они имеют нахальство приписывать женщинам и называют малодушием. Настоящие бойцы — это как раз женщины, мужчины же в глубине души — трусы. Ну и пускай прячется за своими вазочками и ковриками, если ему так хочется. Ей нужно думать о том, как выиграть бой, и зона ее военных действий находится на другом конце земного шара.

Однако уже в аэропорту он все же собрался с силами и признался в любви. Она закусила губу.

— И что прикажешь мне делать с твоим признанием? — вопросила она. — Это слишком тяжелая штука, она не влезет в багаж, ее невозможно взять с собой в самолет.

Он не сдался:

— Я это так не оставлю, — сказал он. — Я скоро приеду за тобой. Тебе от меня не отделаться.

Этим он всё погубил. Ей тут же вспомнился другой надоедливый претендент на руку и сердце — молодой американец с лос-анджелесской рекламы мужских трусов: «Ты не сможешь выбросить меня из головы. Где бы ты ни была — в ванной, в постели, — ты везде и всюду будешь твердить мое имя. Лучше выходи за меня сразу. Все равно этим кончится. Взгляни в глаза фактам!»Правда, теперь, стоя в аэропорту Сринагара, она уже не могла вспомнить ни его имени, ни то, как он выглядит, — его трусы запомнились ей куда лучше. Неосторожные слова Ювараджа вернули ей самообладание: что ж, как-нибудь она сумеет забыть и этого воздыхателя. Любовь — обман, любовь кусается. А что до фактов, то они таковы: ее реальная жизнь не здесь, и пришла пора в ту жизнь вернуться.

— Береги свой чудесный сад, — произнесла она, отчужденно скользнула прохладной рукою по его щеке и улетела за десять тысяч миль от его непрошеной и таившей неведомые опасности любви.

Главный и единственный подозреваемый в деле об убийстве посла Максимилиана Офалса был взят живым в Раньон-каньоне спустя три дня после ее возвращения в Лос-Анджелес. Он существовал там как дикий зверь, хоронясь наверху, среди скал. Голод, жажда и изнурительный зной довели его до полного истощения.

— Действуя на основании полученной информации, мы схватили его. Подонок находился в самом жалком состоянии и, похоже, был даже рад отдаться в руки правосудия, — провозгласил Тони Джинива, застрявший в ветвях микрофонов.