Клоун Шалимар

В памяти Абдуллы Номана хранилась целая библиотека разных легенд и сказок — одна другой невероятнее. Он мог рассказывать их бесконечно, а когда останавливался, дети с криками требовали продолжения. Женщины по очереди вспоминали смешные случаи из собственной жизни. У каждой семьи в Пачхигаме был огромный запас подобных историй, и поскольку их слушали все дети, то эти истории становились их общим достоянием. Этот волшебный, магический круг был разорван, когда Бунньи сбежала в Дели и стала подстилкой американца.

В тот день, когда, безобразно расползшаяся, отупевшая от наркотиков Бунньи возвратилась в Пачхигам и одиноко стояла, запорошенная снегом, а Химал с Гонвати в метели кружили вокруг нее, они не испытывали ни малейшей симпатии к подруге детства. Если Гонвати Шарга и чувствовала укоры совести по поводу своих хладнокровных козней, приведших к «убийству» Бунньи, то с успехом их заглушала.

— Как она посмела заявиться после горя, которое всем причинила?! — прошипела она, вне себя от злости.

Химал же сияла: ее так обрадовали страшные перемены во внешности Бунньи, что само возвращение к жизни бывшей подруги она оставила без внимания.

— Ты только взгляни, какая она стала! — шепнула она сестре. — Теперь он больше не будет ее любить. Кому она нужна!

Страшная правда, однако, заключалась в том, что причина, по которой Химал так и не удалось соблазнить Шалимара, не имела к его якобы не угасшей любви к изменнице никакого отношения. Истинной причиной неудачи Химал было совсем иное. Клоун Шалимар перестал любить Бунньи в тот самый момент, как только узнал о ее неверности; перестал любить мгновенно, как робот, отключенный от сети питания, и кратер, образовавшийся в результате уничтоженной любви, тут же заполнился рвотной желчью ненависти. Правда заключалась в том, что, хотя братья и вернули его из Нижней Мунды, он тогда же, еще в автобусе, дал себе клятву, что убьет жену, если она вернется в Пачхигам, что он снесет с плеч ее лживую голову, а если она родит от своего развратника-американца, то он не пощадит и детей ее. Потому-то Пьярелал Каул и поддержал идею официального признания Бунньи умершей, а Абдулла Номан согласился с этой мыслью, — ведь это был единственный способ удержать Шалимара от убийства. Оба отца приложили много усилий, доказывая брошенному мужу, что бессмысленно отрубать голову человеку, который и так уже умер. Сначала Шалимар колебался.

— Если мы все солжем, то, выходит, мы ничем не лучше нее, — сказал он.

Три дня и две бессонные ночи Абдулла и Пьярелал уламывали Шалимара, и в конце концов, когда все трое уже падали от изнеможения, обе стороны пошли на уступки. Отцы заставили Шалимара поклясться, что он удовлетворится официальным признанием факта ее смерти. В глубине души Шалимар знал, что настанет день, когда две данные им клятвы, как две планеты-тени — голова дракона Раху, вынуждающая его к убийству, и хвост дракона Кету, обязывающий его позволить ей существовать в той мере, в какой это доступно мритаке, — вступят в битву, и трудно предугадать, какую из двух клятв ему тогда придется нарушить. Загоняя в тупик и себя, и Бунньи, он продолжал писать ей письма, которые так разозлили ее, из-за которых она стала презирать его за мягкотелость; письма, имевшие целью внушить ей мысль, будто он готов всё простить и забыть, главное же — заставить ее вернуться, чтобы поставить себя перед выбором между двумя своими клятвами и понять, в конце концов, что он за человек. Когда же он увидел ее на остановке, всю в отвратительных складках жира, засыпанную снегом, то инстинктивно рванулся вперед с ножом в руке, но отец и братья заступили ему дорогу; они уцепили его за драконов хвост — Кету, напомнив о клятве. В густо падавшем снегу они встали стеной между ним и Бунньи.

— Если ты попытаешься нарушить слово, то тебе сначала придется убить меня, — произнес Пьярелал, а папа Абдулла добавил:

— И меня тоже.

Вот тогда-то Шалимар и решил для себя проблему двух клятв.

— Во-первых, — сказал Шалимар, — я дал клятву лично вам двоим, и я останусь верен обещанию, пока хоть один из вас жив. Но когда вы оба умрете, я не буду считать себя связанным клятвой. И во-вторых — уберите эту потаскуху с глаз моих. — С этими словами клоун Шалимар повернулся и, не удостоив умершую жену даже прощального кивка, пошел прочь. А снег все падал и падал, укрывая толстым покровом и живых, и мертвых.