Клуб

Я не хотел говорить об этом и не знал, зачем вообще это сказал. Мои пальцы вцепились в подкладку кармана пальто. Я боялся, что Шарлотта может задать вопрос, на который я не захочу отвечать. Но она шла рядом со мной и молчала. Я чувствовал ее теплую руку на своей талии и был благодарен ей за то, что она обнимала меня.

Дом не отапливался. В багажнике «ягуара» Шарлотта привезла два спальных мешка, которые были слишком тонкими. Она поцеловала меня в плечо, сказала: «Спокойной ночи, моя маленькая борзая» – и закрыла за собой дверь. Вода, которой умывался, была настолько холодной, что у меня занемели кончики пальцев. Я положил спальный мешок на диван, затем вышел на балкон и подумал, что сейчас с удовольствием выкурил бы сигарету, хотя никогда до этого не курил.

Я долго смотрел на яблоневый сад, окутанный ночным туманом. На небе не было ни одной звезды.

Ко мне вернулись утренние воспоминания о том, как мы с Ангусом Фарвэллом просматривали образцы тканей. А все-таки черный цвет существует, подумал я, существует полное отсутствие света.

Поздно ночью, когда я голый лежал в своем спальном мешке, Шарлотта вошла в мою комнату. Она приближалась ко мне мелкими шагами, на ней не было ночной рубашки.

– Здесь так холодно, – сказала она, заползая в мой спальный мешок.

Она была мягкой и теплой и улеглась спиной ко мне. Так мы лежали какое-то время.

– Ну, малой, – сказала Шарлотта.

– Почему ты называешь меня малым?

– Потому что ты младше меня, – сказала она.

Я смотрел на то, как мое дыхание шевелило волосы на ее спине. Мы лежали слишком близко. Я возбудился. Мне было интересно, как она отреагирует на это.

– Нам не стоит этого делать, – сказал я.

Не знаю, почему я это сказал.

– Я думаю, ты прав, – сказала она.

Она коснулась меня затылком и бедрами. Я посмотрел на напольные часы, стоящие у стены, на которых не было стрелок. Шарлотта пахла кремом, она медленно двигалась по моей коже. Мой лоб уткнулся в ее затылок, и ее волосы упали мне на лицо. Она взяла мою руку и положила ее на свое бедро. Я притянул ее ближе к себе.

– Не нужно быть таким осторожным, – сказала Шарлотта.

Она была похожа на водопад.

Когда я кончил, то остался в ней. Я думал о том, как независимо она вела себя в той части мира, которая была мне чужда: как она поцеловала в щеку антиквара, как она завязывала мне галстук-бабочку, как она шлепнула меня по затылку, как она сегодня ночью босая пришла ко мне. Но не эта сила привлекала меня в ней. Я чувствовал ее боль. Я не знал, отчего она, но она была и манила меня.

Я думаю, что мы нашли друг друга в нашей общей слабости.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

– Ни о чем, – ответил я и подумал о том, что ее волосы вились на шее, как сладкая вата.

– Я тебе не верю, – сказала она.

– Твои волосы – как сладкая вата.

Она чуть не рассмеялась.

– Звучит красиво, – сказала она.

После этого я попытался дышать в ее ритме.

Чуть позже она рассказала мне о своей маме, и от ее дыхания в воздухе образовывались маленькие белые облачка. Нервные клетки ее матери, которые контролировали движения мышц, перестали функционировать, когда Шарлотте было пятнадцать лет. Ее отец пригласил врачей из Германии и Бостона, но лекарства от этой болезни не существовало. Шарлотта рассказала, как отец дал одному из докторов пощечину, когда тот сказал, что ничего не может сделать. Мать умерла от остановки сердца, вызванной этой болезнью. Уже на следующий день ее отец снова вернулся на работу.

Одной рукой я держал Шарлотту за живот и чувствовал, как ее слезы капали на другую мою руку. Я подумал на мгновение, не рассказать ли мне о своей семье, но эта ночь принадлежала только маме Шарлотты.

– Я рад, что ты со мной, – сказал я.

Шарлотта уснула. После смерти родителей я думал, что больше никогда не смогу полюбить, потому что страх потери любимого человека был слишком велик. Внутренне я будто окаменел, и вот теперь эта женщина лежала рядом со мной. Я подождал, пока за окном не рассвело. Когда она проснулась, то сказала, что не хочет возвращаться в Кембридж. А я думал о своем назначении, о поединке, который должен был состояться через четыре недели, и молчал.

Когда Шарлотта принимала ледяной душ, она оставила дверь открытой и иногда смотрела через стекло, желая убедиться, наблюдаю ли я за ней. У нее был маленький, узкий шрам на левой груди. Я гладил его, когда она вытиралась, и она сказала, что когда была юной, то однажды взяла кролика из клетки. Животное дергало лапами и поцарапало ее. Рана была неглубокая, но шрам остался.

– Как ты думаешь, я слишком толстая? – спросила она.

– Нет.

– Сколько тебе лет?

– Девятнадцать.

– Ты слишком молод для меня, борзая.

– Почему?

Она взяла мою голову в свои руки и поцеловала меня:

– Как ты думаешь, я могу когда-нибудь показаться тебе противной?

Она посмотрела на меня. За один взмах ресниц темнота вернулась в глубину ее глаз.

– Нет, – сказал я и поцеловал ее голый живот. – Что происходит в этом клубе Питта?

– Не сегодня, – отворачиваясь от меня, сказала она.