Клуб

Я надела одни из моих балетных чулок. Я танцевала пару лет назад и прекрасно помню преподавательницу из Испании, которая приезжала к нам домой один раз в неделю по приглашению моего отца, чтобы научить танцам меня и трех моих подруг. В то время я хотела пойти в обычную танцевальную школу и танцевать с мальчиками, как остальные девочки, но папа сказал, что я не такая, как другие девочки. И все-таки занятия с моими подругами были полезными для меня, потому что я научилась вести в танце за мужчину.

Я сидела на верхней ступеньке перед комнатой Ханса, укрыв ноги подолам пальто, чтобы согреться. Я ждала его и думала о поездке в Сомерсет.

Он был не похож ни на кого другого. Вероятно, поэтому он мне нравился. Ему было всего девятнадцать, он был тихим, слишком маленьким, застенчивым и никогда не шутил, но подарил мне то чувство, про которое я почти забыла. Были моменты, когда казалось, что он находился где-то очень далеко, хотя на самом деле сидел рядом со мной. А бó ́льшую часть времени мне казалось, что он только наполовину был со мной. Я пошла к нему, потому что мне так захотелось. Я думала, что это не имеет ничего общего с чувствами. Его рука лежала на мне, и впервые за долгое время я ощутила себя в безопасности, зная при этом, что мы никогда не сможем быть счастливы.

За день до этого я позвонила Магнусу, встретилась с ним в Старбаксе в районе Кингс-Кросс и сообщила, что больше не люблю его. Он не кричал, его светлые волосы были прекрасно уложены, он пил фраппучино и сказал, что он очень сожалеет о нашем расставании.

Он поднимался по лестнице, мокрый до кончиков волос. В этот раз крови не было. Я вздохнула.

Каждый раз, когда он возвращался с тренировки, я боялась, что у него будет сломан нос. Если получал сильные удары, то он прикладывал лед себе на лицо и улыбался. Это было его неотъемлемой частью, частью, которую я никогда не смогу понять.

Когда я увидела его, то почувствовала какой-то дискомфорт в груди, словно вдохнула дым. Я поцеловала его в губы. Они были солеными. Я чувствовала жар его кожи.

– Привет, Ханс! Ты не хотел бы научиться танцевать?

– Привет, Шарлотта Фарвэлл, – сказал он. Мне нравился его акцент.

Он принял душ и надел свой спортивный костюм. На спине бирюзовыми буквами было написано «Боксерский клуб Кембриджа». Я видела, как он этим гордится. Ему удалось попасть в команду. Мой отец до сих пор надевает свой выцветший спортивный костюм, который ему выдали во времена его пребывания в команде. Он уже раза два за это время менял застежку.

Я взяла Ханса за руку. Его ладони были влажными. Если бы это были руки другого мужчины, то это было бы мне неприятно. Мы пошли ко мне в квартиру. Я сдвинула стол и пару кресел в сторону и встала в центр комнаты.

Я взяла его правую руку, положила себе на лопатку и почувствовала под полиэстером тренировочной куртки его плечо, которое было словно из дерева.

– Ты чувствуешь ритм? – спросила я.

Он кивнул. Я не стала объяснять, а просто начала танцевать. Легко переступая ногами, я танцевала простое, медленное танго. Ханс делал небольшие шаги, танцуя лучше, чем я того ожидала. Он передвигался в белых носках и не замечал, что делает шаги за партнершу, в то время как я танцевала за партнера. Я чувствовала, как вспотели его ладони, и посмотрела ему в глаза. Через пару минут он остановился и посмотрел на меня.

– Что они с тобой сделали? – спросил он.

Я убрала его руку и уселась на стол. Он сел рядом со мной и посмотрел на столешницу.

После этого он никогда не будет смотреть на меня, как раньше.

Я рассказала ему все.

В другой комнате в моем столе рядом с медицинским заключением лежал конверт с печатью в виде бабочки. Я принесла и то и другое.

Я рассказала эту историю, как будто это касалось какого-то другого человека, а не меня. Так было легче. Ханс все время кивал, пока читал заключение.

– Я не жертва, – сказала я.

Он продолжил кивать, словно не слышал моих слов. Из конверта Ханс вытащил открытку и долго смотрел на нее.

– Красивый почерк, – произнес он.

– Я кажусь тебе отвратительной сейчас?

Он поцеловал кончики моих пальцев и отрицательно покачал головой:

– Ты здесь самая лучшая.

Я знала, что он сказал это, чтобы мне стало лучше.

– Я читал, что многие женщины после такого чувствуют себя виновными в случившемся, что ли, – сказал он.

– Почему я должна чувствовать себя виноватой?

– Я не это имел в виду, извини.

По моим щекам бежали слезы.

– А что это меняет? – спросила я.

– Ничего.

– Ты дурак, это меняет все.

Он выглядел так, словно искал слова и не мог их никак найти. Интересно, насколько тяжелее для него было вести этот разговор на чужом языке?

Я положила свою руку ему на щеку:

– Я показала тебе шаги партнерши.

– Знаю, – сказал он.

– Ты не понимаешь, Ханс. Ты сейчас танцевал танго наоборот.

Он все время знал об этом, я видела это по его глазам.

Шарлотта