Клуб Алиби

Он остановился в задумчивости на Рю Сент-Жак как раз в тот момент, когда колокола Сент-Северин и Сент-Жульен-де-Павр прозвонили два тридцать. Большое дерево акации на площади Вивиани было таким же древним, как и колокола. Он покурил немного, ощущая, как весенний воздух дрожит вокруг него, как будто он погрузился глубоко в воду. В безмолвии, последовавшем за перезвоном колоколов, он неожиданно понял, что его взгляд сосредоточен на окне одной квартиры в доме напротив, в двух этажах над землей слева от входа. Синий блеск пронзил тьму. Мелькнул силуэт, темный силуэт во мраке. Подруга Стилвелла все еще не спала.

Спатц улыбнулся про себя, удивляясь неумолимому воздействию подсознания, которое привело его точно в то место, куда и предполагал Эмери Моррис, и затушил сигарету. Пересекая улицу, он начал насвистывать фрагмент песни, что-то из репертуара Мемфис.

Три пачки бумаг стояли на полу перед Эмери Моррисом: те, которые ничего не значили, те, которые он хотел сохранить и те, которые нужно уничтожить.

Он обыскал каждый уголок на столе Роже Ламона, перебрал коробки, аккуратно сложенные за стойкой мадам Ренар, он даже взломал непрочный замок маленького кабинета Стилвелла. Дипломы застенчиво висели на гипсовой стене, портреты родителей в черно-белых рамках, рекламный снимок девушки, появившейся на Рю Риволи несколько часов назад — Моррис встретил Салли только однажды в баре Ритц, и она ему не понравилась с первого взгляда; ни одна порядочная женщина не позволит так выставлять свое тело, день за днем стоя покорно перед фотографами, как корова на бойне. «Корова»,— пробормотал он, и его белые руки заскользили по оберточной бумаге. — «Дрянь. Проститутка».Удушливый запах пота и поражения щекотал ему ноздри.

Прошла сорок одна минута, и тогда он понял, чего не хватало. Папки, которой он не открывал. Папки, которой не было.

На мгновение он замер посреди офиса Филиппа Стилвелла. Конечно же, молодой дурак украл ее у Ламона, но что он с ней сделал?

И тут его осенило, это было ясно, как день.

— Девчонка, — сказал он.

Она пересматривала все, что написал ей Филипп за последние восемь месяцев: одинокие записки, неподписанные фрагменты, странная открытка, оставленная им на ее подушке, словно его красивый, беззаботный почерк мог исчезнуть, как исчезло его дыхание или свет в его глазах. Она сохранила большинство его записок, глупо надеясь, что когда-нибудь они станут дороги ей, когда она достанет их с чердака дома в Коннектикуте со словами: «Это с тех времен, когда я познакомилась с твоим отцом в Париже, до войны».

Она пила «Перно», потому что его любил Филипп, и ей нужно было что-нибудь, что связывало бы ее с ним. Паника охватила ее, словно студеная океанская волна, в ту секунду, когда она закрыла дверь своей квартиры, паника, причиной которой мог быть поздний час или вид тела Филиппа, который не шел у нее из головы. Но ей казалось, что наиболее вероятная причина паники кроется в ее абсолютной уверенности, что она снова осталась одна, без перспектив или денег, или помощи, когда немцы уже маршировали по территории Бельгии. Салли ощутила приступ головокружения и плакала, сидя на полу поджав ноги, так как она ничего не ела, и лакричное пламя алкоголя быстро воздействовало на мозг. Она паниковала, потому что не знала, как она теперь останется в Париже, и ей не хотелось возвращаться — ни в Денвер, ни в незнакомый дом на Раунд Хилл, к женщине, которая, конечно, будет обвинять ее просто потому, что она, Салли, была здесь, в Париже, а Филипп умер.

Когда раздался стук в дверь, он так напугал ее, что Салли пролила «Перно» на халат. Наверное, Таси, подумала она, имея в виду женщину, жившую по соседству, русскую эмигрантку по имени Анастасия, которая зарабатывала себе на жизнь, оказывая эскорт-услуги в одном из ночных клубов. Таси работала все время и никогда не спала, ее квартира была наполнена сигаретным дымом и паром от самовара. Она могла по звуку шагов определить, что Салли не спит, и когда она откроет дверь, там должна стоять Таси с сигаретой в руке, идеально подведенными глазами и надеждой на рюмку водки. Салли открыла рот, чтобы позвать ее, но остановилась. Сегодня вечером ей не стоит встречаться с Таси.

Второй стук был громче, властным и не терпящим отказа.

— Мадмуазель Кинг? Это полиция. Откройте дверь, пожалуйста.

Вздох, который издала Салли, был похож на рыдания. Значит, они все прояснили. Она не сошла с ума. Они, наконец, поняли, что Филиппа убили, и что вся сцена на Рю Риволи была всего лишь маскарадным фарсом. Может, это человек из посольства сказал им: если французов не волнует правосудие, то американцев оно волнует.

Салли вытерла мокрые глаза рукавом и направилась к двери.