Остановившись еще в полукилометре от конкретного места, он пошел пешком, пытаясь запомнить, где и что располагается. Никогда не помешает ориентация на местности. Возможно, вот это корявое дерево в последующем ему пригодится во время погони или перестрелки? Кто знает, как обернется вечер?
Но все оказалось куда проще: Суррогат еще издалека увидел их. Кумыс стоял с Самогоном возле одного из контейнеров и беседовал. До него долетали обрывки фраз: «Сбежала», «Не знаю», «Конечно» и прочее, что создавало в целом картину, будто что-то пошло у них не по плану, и они пытаются разрешить сей конфликт на мирной ноте. Суррогат заметил, как спокоен был отец. Он не бранил Кумыса, не поднимал руки, а просто потирал бороду и был задумчив. Укол детской ревности попал в самое сердце, ведь с родным сыном старик был куда более суров. Видимо, многое меняется.
Суррогат мог выстрелить из своего угла и ранить для начала одного, а потом ножом другого. Но этого было мало (ведь в конечном счете его вела месть) и не в его в его привычках было делать что-то из-под тешки — исключение, таможня и нюансы бизнеса. В связи с чем, он решил действовать в открытую.
— Что-то потеряли, господа? — выйдя из укрытия, спросил он, как ни в чем не бывало.
Глаза тех увеличились от неожиданности, но каждый из них взял себя в руки и постарался не выдать своего замешательства.
Кумыс, как прилежный ученик и в какой-то мере лишь помощник в данном деле, дал слово Самогону:
— Что ты здесь делаешь, сын?
— Соскучился и решил навестить, — облокотившись на контейнер, ответил Суррогат.
Он заметил, как желваки заходили на серьезном лице Кумыса, и сжались кулаки. Можно было бы сказать, что он принял боевую стойку, собрался. На что Суррогат продолжил провокацию, при этом подмечая слабости у противника. Одной из них, как он уже успел приметить, была ненависть. Парень искренне ненавидел Суррогата. Этим можно было воспользоваться. Куда сложнее драться со спокойным и уравновешенным. Такие до последнего знают чего хотят и остаются верны холодному рассудку, не совершают ошибок.
— Мы виделись на днях, — серьезно ответил Самогон, обратив внимание, как напрягся Кумыс.
Тем временем Суррогат заглянул в контейнер. Ржавая, вонючая, самое то, если хотите кого-то замочить, ну или напугать как минимум. Суррогат не хотел представлять Саке в этих условиях, но мысли сами привели его в это русло дум. И мужчине понадобилась добрая половина всей внутренней энергии, чтоб заглушить рев и желание наброситься на тех, кто держал ее здесь. Свою горечь и тьму он накрыл насмешливой гримасой.
— Кого-то потеряли? — повторил Суррогат вопрос.
— Не твое собачье дело! — выпалил Кумыс.
— Полегче, малыш. Молоко еще на губах не обсохло, — намекая на продукт, из которого делался сей удивительный напиток, рассмеялся Суррогат. А потом посерьезнев, спросил (его будто подменили), — где Саке?
— По ней тоже соскучился? — вопросом на вопрос ответил Кумыс.
— Товар? — перебил его Самогон.
— Ты же в курсе, что его у меня украли, — Суррогат ждал момента, когда все перейдет в разряд «бей или беги», поэтому речь стала у него менее развязной и более быстрой.
— Он блефует, — обратился Кумыс к Самогону.
— Если бы у тебя хватило мозгов… — начал было Суррогат, но его перебил Самогон.
— Нет, товар действительно пропал, — обратился он к Кумысу. — Мне доложили, — на что парень то ли обиделся, то ли просто огорчился: ведь от него скрыли один из важных факторов данной заварушки, в которой он изначально участвовать особо-то и не хотел, но при этом имел достоинство промолчать.
— Так чего ты от меня хочешь? — обратился Суррогат к отцу. — Мне ведь нечего тебе дать в конечном счете.
— Мне нужно, чтобы ты остановился, сын. Ты, итак, слишком много дров наломал.
— Серьезно? Ты решил вновь читать мне нотации сейчас? Пару дней спустя.
— Повторение — мать учения, — поучительно произнес плакатный лозунг со времен Советского Союза Самогон, при этом никогда не задумываясь, что изречение это принадлежало древнеримскому поэту Овидию. — Остановись!
— Да пошел ты, — гнев начал просачиваться через маску насмешливости.
— Наркотики — это уже не шутки, — голос Самогона тоже приобрел более глубокие тона.
— Повторюсь: это не твое дело, — заскрежетал зубами Суррогат, уже и упустив тот момент, когда разговор пошел не по плану.
— Послушай, сын, — как-то подозрительно мягко начал уговаривать его Самогон, — я очень многое тебе позволял, но всему есть предел.
— И не тебе решать, где быть этой границе.
Кумыс, что все это время молчал сейчас решил навострить ножи, со словами:
— И долго мы будем идти у него на поводу? — и хотел было наброситься на противника, отчего Суррогат молниеносно достал нож, но так и не успел использовать его на деле, ибо все действующие лица повернулись на гул мотора. К ним на всех парах ехал мерседес красного цвета.
Издалека было не понятно кто за рулем, поэтому троица до последнего ждала, когда же водитель вдарит по тормозу. Но как выяснилось в последний момент, он этого делать не собирался.