Клуб бессмертных

– Мне кажется, что я готова простить человеку, который внутри тебя, все на свете.

Я пожал плечами и отправился на кухню. Сейчас там пусто, только занавески колышутся от сквозняка. Я так и не успел поменять старые рамы, хотя собирался. Занавески детские. Я купил их на распродаже в старом магазине в центре города, у книжных развалов, и мордашки рисованных тигров, львят и носорогов сейчас причудливо складываются под порывами сквозняка. Детей завести у нас так и не получилось. Елена никогда не говорила мне, почему у нее не может быть детей, а я не спрашивал. Не могу сказать, что меня это не интересовало. По-видимому, рассуждал я, у нее был неудачный аборт. Но о своих предположениях не рассказывал.

Я надеялся, что рано или поздно она сама мне все расскажет. Единственное, чего я дождался, было:

– Надо будет найти женщину, которой мы могли бы сделать твоего ребенка.

Звучало странно, но меня не смутило. Она вообще была странной. И кажется, осталась такой даже сейчас, лежа в комнате под одеялом и серым светом молдавского утра. Этой ночью Елена спала плохо, и я просыпался несколько раз, глядя на ее блестящие в свете полной луны глаза. Интересно, имеет ли какое-то отношение моя женщина к тайне Молдавии, которую раскрыл мне в старом замке сам Дракула? Или она обычная женщина? Расспрашивать я не стал: это, судя по всему, что-то из категории неудачных абортов. Сумасшедший, стреляющий в ворон, не появляется. Видимо, остался в церкви. Надо бы позвонить в полицию и предупредить их, что в районе – умалишенный, но мне лень. Ничего не имеет значения в это утро.

Утро, когда Молдавия перестанет существовать.

Но я даже не стану вам об этом рассказывать, потому что сейчас – может, через минуту, а может, через десять – я нажму на курок, и вместе с Молдавией исчезнете и вы. Думайте о вечном и любуйтесь спящими женщинами. Аой. Моя спящая сейчас женщина приснилась мне осенью 1997 года, в полнолуние. Это был удивительный сон. Поверьте, Елена была не самым интересным его персонажем. В ту ночь я увидел кое-кого интереснее.

Я впервые увидел бога.

Я и еще кто-то – их было много – стояли и смотрели на огромную Луну, а потом оказалось, что это и не Луна вовсе, а Земля, с синими-синими океанами и четко очерченными материками. Тогда я понял, что, по-видимому, умер и стою на Луне с другими духами. Совсем рядом с Землей был виден Млечный Путь (о, Кетцалькоатль, Кетцалькоатль, возлюбленный брат мой), и на нем лежала огромная ладонь. Затем я увидел Господа Бога. Это была его ладонь, и он, Бог, был молодым чернокожим мужчиной.

Меня это не раздражало.

Бог опустил свое лицо к нам, я обернулся и увидел, что стою один, а за мной – огромные многоэтажные дома, очень много домов, и Господь берет их в ладони и дует на каждый дом. И тогда огни дома гаснут, начиная с окон квартир, находящихся под самой крышей.

Мне обязательно надо было попасть под выдох бога: я полетел к домам, но не успевал, хоть он делал все это медленно. А потом все-таки успел, и заплакал от того, как мне стало хорошо, когда на меня дышал молодой чернокожий Господь, и чуть не проснулся, но решил, что посмотрю, что же в этих домах. Там не было квартир, только маленькие каморки, ярко освещенные, и в каждой было по несчастному, убогому существу.

Сумасшедшие Бедлама, которых лечили, избивая дубинками и окатывая ледяной водой, кошки, издохшие от парши. Одиссей, издыхающий от голода под огромным камнем. Прометей, подвешенный к балкону пятиэтажного дома за ноги. И еще много, много страдающих существ.

Выдох Бога был концом их мучений.

Сон этот был чересчур правильным, символическим, и его можно было бы продать в журнал «Сторожевая башня», который разносили по квартирам евангелисты. За одним исключением. В одной из каморок я увидел худощавую женщину с русыми волосами. Она сидела на голом полу на корточках и была нагой. Я рассмотрел бы даже ее грудь, если бы не волосы, которые на эту грудь спадали. Надо ли говорить, что этой женщиной была Елена?

Ровно через день я увидел ее.

Она сидела в парке Долины Роз, где я прогуливался и пытался сопоставить картинки, видимые правым и левым глазом. Нет, пьян я не был. Просто ужасно болела голова. Если бы я стал когда-нибудь Зевсом, то отменил все эти фокусы с камнями, которые надо таскать на гору, скалами, орлами, печенью, молниями и грозами. Я бы ниспослал на виновного головную боль. А уж потом бедолага сам сотворит с собой что-то ужасное, лишь бы избавиться от этого наказания. Каждый пятый самоубийца стреляется, не выдержав головной боли, сказал мне знакомый врач.

Это был веселый молдавский доктор, который отказывался обслуживать пациентов, которые не говорят по-румынски. У него работает медсестра, которая принципиально не обслуживает пациентов, которые не говорят по-русски. Что? Разумеется.

Доктор спит со своей медсестрой.