Филлида сидела на пороге дома, читая свитки, только что привезенные Нектанебом, где почерком переписчика было написано: «Элегии Филлиды, несчастной дочери Палемона». Она сидела наклонившись, не слыша, как проходили рабы с полными ушатами парного молока, как садовник подрезал цветы, как собачка лаяла, гоняясь за прыгающими лягушками, и вдалеке пели жнецы заунывную песню. Строки вились перед нею и воспоминание прошлых тревог туманило вновь ее беспечные глаза.
И еще было написано:
И еще было написано:
И еще было написано:
И еще было написано много, так что до вечера прочитала девушка, вздыхая и плача над своими собственными словами.
Теперь Панкратий не играл с мальчиком в мяч, не читал, не обедал, а ходил по небольшому внутреннему саду вдоль грядки левкоев, имея вид озабоченного тревогами человека. Тотчас после приветствия он начал: «Умершая девушка тревожит меня; я ее вижу во сне и она меня манит куда-то, улыбаясь бледным лицом».
Старик, зная Филлиду в живых, заметил:
— Есть обманчивые сны, господин, пусть они не тревожат тебя.
— Они не могут меня не тревожить; может быть, все-таки я — невинная причина ее гибели?
— Считай ее живою, если это вернет твой покой.
— Но она же умерла?
— Мертво то, что мы считаем мертвым, и считаемое нами живым — живет.
— Ты, кажется, подходишь к тому, о чем я хотел говорить с тобою. Обещай мне полную тайну.
— Ты ее имеешь.
— Не знаешь ли ты заклинателя, который бы вызвал мне тень Филлиды?
— Как тень Филлиды?
— Ну да, тень умершей Филлиды. Разве это тебе кажется странным?
Нектанеб, овладев собою, ответил: «Нет, это мне не кажется странным и я даже знаю нужного тебе человека, только веришь ли ты сам в силу магии?»