Клуб Дюма, или Тень Ришелье

— Самое важное — добраться до финиша, — продолжал я, ухватив прерванную было мысль. — А что касается всякого рода уловок, у нас есть замечательные предшественники… Тесей выбрался из лабиринта благодаря нити Ариадны, Ясон похитил руно с помощью Медеи… Кауравы в «Махабхарате» хитростью обыграли врагов в шашки, ахейцы облапошили троянцев, подсунув им деревянного коня… Так что ваша совесть может быть спокойной.

— Спасибо. О своей совести я позабочусь сам.

Он вытащил из кармана сложенное вчетверо письмо миледи и кинул на стол. Я, разумеется, сразу узнал собственную руку — слишком тщательно выведенные прописные буквы. «Все, что сделал предъявитель сего, сделано по моему приказанию…» и т. д.

— Надеюсь, — сказал я, поднося лист бумаги к пламени свечи, — игра вас по крайней мере позабавила.

— В отдельные моменты.

— Рад, очень рад. — Мы оба смотрели, как письмо горит в пепельнице, куда я его кинул. — Если все замешано на литературе, умный читатель может получить удовольствие даже от таких сюжетных ходов, где он становится жертвой. А я из числа людей, полагающих, что желание развлечься — отличный повод для игры. Как и для того, чтобы взяться за чтение истории или написать ее.

Я встал, не выпуская из рук «Трех мушкетеров», сделал несколько шагов по комнате и глянул исподтишка на часы — до двенадцати оставалось двадцать долгих минут. Золоченые корешки старинных переплетов тускло поблескивали на полках. Я полюбовался ими, делая вид, что забыл о Корсо, потом повернулся к нему.

— Вот они, — я обвел рукой библиотеку. — Можно подумать, что книги стоят себе тут недвижно и беззвучно, но ведь они переговариваются между собой, хоть и кажется, что друг друга не знают. Поддерживать беседу им помогают авторы — так яйцо использует курицу, чтобы получилось новое яйцо.

Я снова поставил «Трех мушкетеров» на полку. Дюма попал в хорошую компанию: с одной стороны «Пардайяны» Зевако, с другой — «Рыцарь в желтом камзоле» Лукуса де Рене[146]. Времени у нас было достаточно, поэтому я открыл последнюю книгу и громко прочел:

Часы в Сен-Жермен д’Оксеруа пробили полночь. В это время по улице Астрюс двигались три всадника, закутанные в плащи, и вид у них был не менее решительный, чем поступь их лошадей.

— Первые строки, — произнес я. — Первые строки почти всегда бывают замечательными… Помните нашу беседу о «Скарамуше»? «Он появился на свет с обостренным чувством смешного…» Бывают начальные фразы, которые помнишь всю жизнь, согласитесь… Например, «Пою оружие и героя»… А вы никогда не играли в такую игру с кем-нибудь из очень близких вам людей? «Скромный молодой человек в разгар лета направлялся…» Или: «Давно уже я привык укладываться рано». И, разумеется, вот это: «15 мая 1796 года генерал Бонапарт вступил в Милан…»

Корсо скривился:

— Вы забыли ту, что привела меня сюда: «В первый понедельник апреля 1625 года все население городка Менга, где некогда родился автор „Романа о розе“, казалось взволнованным так…»

— Да, действительно, первая глава, — подтвердил я. — Вы все проделали отлично.

— То же самое сказал Рошфор, прежде чем упал с лестницы.

Наступило молчание, нарушенное ударами часов, которые отбивали три четверти двенадцатого.

Корсо кивнул в сторону лестницы:

— Осталось пятнадцать минут, Балкан.

— Да, — согласился я. Этот тип обладал дьявольской интуицией. — Пятнадцать минут до первого понедельника апреля.

Я поставил «Рыцаря в желтом камзоле» на прежнее место и прошелся по библиотеке. Корсо продолжал наблюдать за мной, не трогаясь с места и не выпуская ножа из рук.

— Нож пора бы убрать, — прозрачно намекнул я.

Он чуть помедлил, но лезвие закрыл, а нож сунул в карман, правда, при этом глаз с меня не спускал. Я одобрительно улыбнулся и снова показал на книги.

— Мы никогда не остаемся с книгой наедине, не правда ли? — проговорил я, только чтобы не молчать. — Каждая страница напоминает нам какой-нибудь прожитый день и помогает воскресить те чувства, что его наполняли. Счастливые часы отмечены мелом, печальные — углем… Где именно я тогда находился? Какой принц назвал меня своим другом, какой нищий — братом?.. — Я немного помолчал, подыскивая новые слова, чтобы закруглить болтовню.

— Какой сукин сын — товарищем… — подсказал Корсо.

Я глянул на него с упреком. Этот зануда решил испортить всю мою речь, сбив высокий пафос, который я ей придал.

— Зачем вы лезете на рожон?

— Я веду себя так, как мне нравится, ваше высокопреосвященство.

— В этом «высокопреосвященстве» я улавливаю иронию. — Он задел меня за живое. — Из чего делаю вывод, сеньор Корсо, что вы остались во власти предрассудков… Это Дюма превратил Ришелье в злодея, хотя злодеем тот никогда не был… Дюма руководствовался литературными соображениями… Ведь я объяснял вам это во время нашей последней встречи в мадридском кафе.

— Грязный трюк, — возразил Корсо, не уточнив, кого имел в виду: Дюма или меня.