Читаем Клуб для джентльменов полностью

О, какая встреча! Всем встречам встреча! Она — пиарщица; я — свежеиспеченный крутой журналист, специалист по жареным новостям, гроза пиарщиков. Некогда мы любили друг друга, но моя ненависть к ее рекламно-лживому миру, всем этим бесконечным сю-сю-му-сю и прочим светским ля-ля, — эта ненависть неумолимо подъедала наши отношения — заодно с ее вечной пьянкой… и моей вечной пьянкой. Джордж с алкоголем завязала, но вылечиться от пиара так и не смогла — это хуже наркотика. Бедняжка только прочнее увязла в этом зловонном шикарном болоте.

— Стало быть, ты горбатишься на Питера Бенстида?

— Совершенно верно.

— И явилась помешать появлению этой истории в прессе?

— Не совсем так…

Я ее перебиваю:

— Опоздала, Джордж! Поверь мне, против тебя лично я ничего не имею. Я и не знал, что ты работаешь на Бенстида. Поэтому не воображай, что я тебе мщу. Простое совпадение — не повезло. Тем не менее факт… — Она опять пытается что-то сказать, но я гну свое: — Факт, что тебе не удастся нам помешать. История непременно появится в прессе. И тут ты бессильна.

— Никакой истории не существует, — говорит Джордж. — Можешь прямо сейчас звякнуть мне — потому что ты крупно оплошал.

— Очень даже существует! Нравится тебе или нет. Послушай, не принимай близко к сердцу. Ты не виновата. Если он валит на тебя — дескать, зевнула, то просто плюнь гаду в рожу — скажи, что самая лучшая и самая дешевая реклама для женатого человека — не спать со своими подчиненными. Тогда не нужно будет срочно гасить скандалы чужими руками.

Хайди возле кровати, понурив голову, часто-часто моргает. Я уже жалею о своих грубых словах.

Джордж отводит глаза в сторону, потом — с новой решимостью — смотрит на меня и говорит:

— А что, если это — подходящая для него реклама? Тебе это не приходило в голову?

Тут мне вспоминается, как «Нью мюзикал эспресс» систематически мешал наш «Системайтис» с дерьмом: «по эффективности равен линии Мажино». И поганая реклама в итоге пустила под откос наш успех в музыкальном бизнесе… Или мы просто не сумели выгодно использовать эту поганую, но рекламу?

Но Джордж в глаза я говорю то, что она хотела бы услышать, а именно:

— Любая реклама — хорошая реклама, да?

— Именно, — говорит Джордж. Она так хорошо владеет голосом и так спокойна, что я начинаю по-настоящему нервничать. У Джордж тон терпеливой школьной учительницы, которая разъясняет решение сложной математической задачи. — Подумай: перед Питером и Эмили стоит задача как следует раскрутить вест-эндское шоу, в которое вложены миллионы фунтов.

— Ага, самое время для скандала, — говорю я ядовитейшим голосом, однако к концу саркастической фразы мой голос почти дрожит. У меня нехорошее предчувствие…

— Да, почти идеальное время для скандала, — глядя мне прямо в глаза, говорит Холли.

Холли, которая была менеджером «Системайтиса» и обеспечила нам прорыв в двадцатку лучших песен месяца.

Холли, которая бросила пить.

Холли, которая выдралась из-под своего босса, послала его куда подальше и стала сама себе начальница.

Холли, которая никогда не ошибается.

Пауза длится целую вечность.

— Так к чему же ты клонишь, Джордж? — наконец спрашиваю я.

От моей недавней уверенности в себе и покровительственного сочувствия по отношению к Холли остаются рожки да ножки.

— Послушай, давай поговорим об этом наедине. Пожалуйста. Боюсь, тебе будет не по вкусу то, что я скажу.

Я по-прежнему загораживаю выход и таращусь на Холли. Великая Холли, которая всё держит под контролем. Я замечаю, что моя нижняя губа предательски дрожит.

— Ты к чему клонишь, Джордж? Я не понимаю.

— Разоблачительная история для прессы, Гриэл? Нет, это рекламная акция.

Я мелко-мелко трясу головой: нет, нет, нет…

А Холли теперь прячет глаза. На ее лице что-то вроде раскаяния… или печали. Или даже сочувствия.

— Это моя история. Я ее нашел, — цежу я.

— Увы.

— Это моя история!!!

— Хватит по-детски препираться. Уж не знаю, с чего всё закрутилось, но всё это — всё! — просто подстроено. Ловкий рекламный ход. А ты купился.

— Но…

— Гриэл, ты столкнулся с типичным «черным пиаром». Все продумано заранее. Мы нарочно подставляемся, чтобы раздуть интерес к шоу.

— Нет, не может быть… — говорю я с пафосом плохого актера. Слова застревают у меня в глотке.

— Мне искренне жаль, — добавляет она. — Ты решил, что раскопал тщательно скрываемую гнусь. А тобой просто воспользовались — как марионеткой.

— Что ты несешь! Я уже обещал статью. И я ее напишу — как бы ты ни выкручивалась!

Я думаю о Грэхеме.

Представляю его реакцию, если я приду с пустыми руками!

«Вот что бывает, когда связываешься с обалдуем!»

— Послушай, — продолжает Холли, видя, как я на глазах усыхаю в кучку мусора, — я могу заступиться за тебя и всё объяснить. Потому что тут… тут просто аномалия какая-то…

(О, она умеет красиво выражаться! «Аномалия»! Мне приходит в голову тысяча других, совершенно непечатных определений!)

— …Мы не ожидали, что события начнут опережать график. Ты, по сути, ни в чем не виноват. И не должен страдать оттого, что попал под каток…

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза