Клуб для джентльменов

Я поднимаюсь на эскалаторе и внимательно оглядываю плакаты на стенах. На афишах «Чикаго» кое-где жвачка. На рекламе книжного магазина налеплен самодельный призыв на демонстрацию против чего-то — все должны явиться голыми. На всё это мне плевать. Главное, ни одна из афиш «Подружки гангстера» не осквернена. И Эмили везде — в девственной чистоте.

В рюкзаке за спиной орудия труда — мое оружие. Помимо обычного блокнота, карандашей и красок, в рюкзаке экипировка для совсем другой задачи…

После того, как я вчера расстался с мистером Бенстидом, я только и думал о перспективах, которые открывает его предложение.

Потрясающие перспективы. Я обрел вдруг Миссию.

Сам того не зная, мистер Бенстид дал мне возможность вычленить себя из толпы и сформулировать свое художественное предназначение.

Отныне записная книжка превращалась в дневник моих Деяний.

Предстоящий труд был своего рода актом искусства: я становился художником, работающим с колоссальным полотном — всей лондонской подземкой.

Мне предстояло очистить и оживотворить это пространство.

Я уже решил нарисовать портрет Эмили, но теперь я понимал, насколько прозаично и банально это намерение. Мне предстояло нечто большее, чем один портрет. Это должно быть серией портретов, фейерверком портретов…

И всё благодаря мистеру Бенстиду, который мобилизовал меня на эту работу, сосредоточил на великой задаче, указал дивную непротоптанную тропу в искусстве. Для него всё это было шуткой — удачным приколом, случайной импровизацией. Он давал мне поручение как городскому дурачку.

Однако что делает всякий настоящий художник? Поднимает фантазии до уровня реальности.

Мы, художники, идем по самому краю «нормы».

Мы — ворота, через которые в мир входит дивно-нелепое и смешное, а сами мы не кажемся нелепыми и смешными клоунами лишь потому, что умеем сохранить серьезную мину и величавую позу.

И, покидая мистера Бенстида, я так же подсмеивался над ним, как он надо мной.

Я знал, что в его шутке нет ни доли шутки — это явленное мне откровение.

Впрочем, откровение откровением, а мне предстоял и чисто практический труд, так сказать, вульгарная черная работа. После разговора с Бенстидом я даже на несколько минут присел, чтобы прийти в себя и осмыслить будущее. Потом вскочил и помчался к ближайшей станции — добыть схему метро.

Со схемой в руках я мог думать спокойней и последовательней.

Я стал разрабатывать план операции: с какой линии начать, куда двигаться.

Кольцевая выглядела на схеме лежащей на боку бутылкой, направленной на север.

Однако начать я решил вне бутылки, со станции «Мэнор-Хаус».

В пути я продумывал, что́ мне понадобится для работы, как лучше всего очищать плакаты.

Доехав до «Мэнор-Хаус», я поднялся на улицу, в магазинчике на углу украл тряпку, два холодильных пакета, несколько лопаточек и скребков и пару хозяйственных перчаток фирмы «Мэриголд». Там были перчатки «Шилд» и «Джи-Биз», но после придирчивого осмотра я отдал предпочтение мэриголдкам — может, потому, что ими всегда пользовалась моя мать.

Покашиваясь на продавца, я сунул свою добычу под тенниску, взял флакон самого дешевого моющего средства и направился с ним к кассе. Купил на грош, а украл на фунт.

Надлежаще экипированный, я спустился в подземку.

На эскалаторе я смотрел по сторонам и отмечал в блокнотике каждый плакат с Эмили — на какой стороне и какой по счету, чтобы при необходимости почти вслепую нащупывать их рукой в перчатке: первый, второй, внимание! Третий, четвертый, пятый, внимание!

Оказалось, что обе стороны можно проинспектировать за один проезд по эскалатору. Если заранее знать расположение плакатов, то дело пойдет достаточно быстро — даже на бегу.

На станции «Мэнор-Хаус» я не обнаружил ни одной поруганной «Подружки гангстера», о чем я сделал пометку в своей Книге Деяний.

На афише «Чикаго» на пупке Кэтрин Зета-Джонс красовалась розовая жвачка, но Зета-Джонс мне до одного места — не ее рыцарем без страха и упрека я ныне был, не она дама моего сердца. Я раб и защитник Эмили.

Затем я доехал до кольцевой и начал прочесывать станцию за станцией внутри «бутылки». Снуя вверх-вниз по эскалаторам, я рисовал планчики, нумеровал плакаты — и скоро у меня голова пошла кругом от всей этой цифири и туда-сюда езды.

И как тут не закружиться голове!

На той же «Мэнор-Хаус» было пятьдесят плакатов вдоль эскалатора с одной стороны и пятьдесят — с другой! Сто плакатов. Красивая круглая цифра.

Из ста плакатов — двадцать «Подружек гангстера».

Десять справа, десять слева.

В случайном порядке, вразброс, без системы.

И это все нужно было зафиксировать, дабы отделить «Подружку гангстера» от мякины всяких призраков оперы, мама-мий и ле-мизераблей!

На неглубокой пересадочной «Финсбери-парк» вообще нет эскалаторов с афишами — только один плакатище «Подружки гангстера», прямо на стене платформы, рядом с рекламой Королевской балетной труппы. Из моих заметок следует, что крупные щиты с «Подружкой гангстера» — большая редкость. Очевидно, очень дорого обходятся. Зато вдоль-эскалаторных — великое множество!