Клуб для джентльменов

Вышибала у двери остановил меня, грубо уперев ручищу в мою грудь. Я бы возмутился, но рост и ширина этого Цербера внушали почтение.

— Ты куда? — пролаял Цербер, даже не глядя на меня. Таращился поверх моего плеча вдаль, словно у его глаз было более достойное занятие, чем тощий парнишка с рюкзаком.

— В клуб! — сказал я, стараясь игнорировать лапу на своей груди и не заводиться.

Цербер загоготал.

— Э, чего задумал. В таком наряде — и не мечтай!

И это невзирая на то, что я снял с руки желтую мэриголдку (и чувствовал себя без нее подлецом — как солдат, бросивший винтовку в разгар боя)!

— Никаких джинсов. Никаких спортивок. Это клуб для джентльменов!

— Вы не поняли. Я работаю на мистера Бенстида. И пришел кое-что получить от него.

Добродушней мордоворот не стал, однако по крайней мере соизволил опустить взгляд на мое лицо.

— Мистер Бенстид тебя ждет? — спросил он.

— Нет.

— Тогда нечего тебе туда.

— Мне нужно!.. Хотя бы передайте ему, что я пришел. Скажите, спрашивает Саймон, художник. Скажите — дело важное, связанное с Эмили. Вы только передайте ему — и увидите, что он готов побеседовать со мной. Не будь у нас с ним своих дел — откуда бы я знал, что он тут? В «Льезоне» мне подсказали, что он в «Меховой шубке».

Было тошно выклянчивать доступ в место, которое я заранее ненавидел. Наверняка за этой дверью Красота заканчивается. Я еще ничего не видел, но уже обонял местную отвратительность — зловоние порока, дух чего-то отвратно-первобытного, уродливо-животного.

За моей спиной по улице сновали прохожие, и кто-то из них, наверное, обратил внимание на вышибалу, унижающего художника, который казался рядом с ним карликом. Я не был пьян, я не хулиганил — и всё равно не подходил под его критерии.

Мимо нас в клуб прошли два посетителя. Цербер приветствовал их улыбкой:

— Добрый вечер, господа!

Затем он повернулся ко мне и с угрозой сунул мне в лицо свою указательную сардельку.

— Стой тут, Саймон! И не рыпайся. Значит, ху-у-у-дожник, говоришь. Ладно, передам.

«Художник» он произнес с яростным презрением. Словно хотел сказать «дерьмописец».

— Совершенно верно, художник! — отозвался я гордо. Теперь я ненавидел его совершенно: тупой и наглый Терминатор!

— Жди!

Через несколько секунд он вернулся и махнул мне рукой: проходи! Однако на его лице было выражение: смотри у меня!

Я шел, считая ступеньки. Восемь вниз, резкий поворот лестницы, еще шесть ступенек.

Очевидно, этот изгиб лестницы был со смыслом — чтоб любопытному посетителю еще любопытней стало. Я же ощутил себя как заяц в силке.

На стенах прохода висели в рамках черно-белые картинки с гологрудыми женщинами.

Я и их сосчитал: шесть штук.

И каждая из них была жалкой, гротескной пародией на Эмили с плаката «Подружка гангстера».

Внизу стоял второй громила — не такой агрессивный, как Цербер у первой двери. Он как раз говорил в уоки-токи: «Тощий такой глист? Ладно, пропущу». Здесь музыка была слышней, но все равно словно из-под воды.

— Саймон? — спросил охранник.

Я кивнул.

— Иди за мной.

Он провел меня мимо гардероба ко входу в зал. И распахнул дверь передо мной без церемоний, словно для меня заходить в этот зал было такой же рутиной, как и для него. Теперь музыка ударила в уши по-настоящему.

По пути к стойке бара в центре зала я не был шокирован всеми этими полураздетыми или почти совсем раздетыми пестро размалеванными девицами. Для меня их существование на одном конце мира лишь уравновешивало существование на другом конце мира такого чуда, как Эмили. Я сосредоточенно думал о ней, идя через это гноище порока, используя ее образ как святую воду, чтобы отгонять от себя нечисть.

Вне клуба я был ее защитой.

Внутри клуба она была защитой мне.

Сейчас, когда я сижу на церковной ограде, эта мысль согревает меня так же сильно, как солнышко сквозь ветки дерева, за которым я прячусь.

Но тогда, в клубе, события развивались с дикой стремительностью. И про голых девиц я забыл уже через секунду.

Проходя с охранником по балкону, я увидел внизу, совсем рядом, двух мужчин за разговором.

Мистер Бенстид, а с ним — тут у меня дыхание сперло! — тот, эскалаторный, которого я сбил с ног на «Оксфорд-Сёркус».

Я узнал его мгновенно, и диковинное совпадение насторожило меня.

Однако лишь сейчас, много часов спустя, всё сложилось в моей голове в одну связную и понятную картину.

Гульнув глазами в другую сторону, я испытал новое потрясение.

К Бенстиду и эскалаторному мужчине приближалась… белокурая стерва, которая опоганила жвачкой плакат Эмили!

На ней было развратное вечернее платье в обтяжку.

Ну, тут у меня голова вообще пошла кругом.

Неспроста все эти совпадения, неспроста!

Я почувствовал что-то нехорошее.

Блондинка вдруг качнулась на ходу, схватилась рукой за лоб и остановилась — словно хотела в себя прийти. Всё было как в театре. Появляется ведущая актриса, выходит на середину сцены и… публика громко ахает: матерь Божья, да она же пьяна как сапожник!

Да, белокурая стерва едва держалась на ногах.

Она двинула дальше… увидела Бенстида и его собеседника… и свернула с намеченного курса!