Читаем Клуб для джентльменов полностью

И ведь были мы вроде как классные музыканты — отчего же нам не удалось потеснить эту дансуху? Надо было ее в колыбели задушить! А на деле она нас, как котят, передушила.

И до того у нас всё бестолково шло, что даже во время исторического марша от Гайд-парка, когда возбужденная толпа мало-мало не разгромила правительственную резиденцию на Даунинг-стрит, на нашей передвижной платформе полетела аппаратура, и весь народ перетек к головной машине и танцевал вокруг нее — диджеем там был, кажется, Карл Кокс.

В результате всей этой бестолковщины и истерических метаний «Право танцевать» оказалось нашим последним более или менее хитом.

Вскоре «Нью мюзикал эспресс» почти справедливо гвозданул нас сравнением с линией Мажино — и мы покатились вниз.

То, что данс-мюзик похоронила мою группу и мою музыкальную карьеру — ладно, это я мог бы пережить. Но ведь это жидкое дерьмо для ушей и мою журналистскую карьеру угробило! Какой нормальный человек может серьезно писать о данс-мюзик? Что можно сказать умного или интересного про музыку, которая не ставит никаких вопросов и ничего от слушателя не требует? Она стимулирует или трансовое отупение, или досужие фантазии. А всё, что не стимулирует отупение или опупение, это уже не данс-мюзик и практически не пользуется спросом — а потому и писание про это не пользуется спросом.

Я потрепыхался, потрепыхался — и каждый раз налетал лбом на каменную стену.

Мало-помалу меня, такого ершистого, вообще перестали публиковать — оттеснили в область рецензюшек и кратких новостных обзоров. Там мои ядовитые выпады только забавляют. Там это сходит за плюрализм мнений.

Уж такая у меня судьбина — вечно идти не в ногу со временем, вечно тыркаться не в ту дверь и в самый неподходящий момент. И всюду получать пинок под зад. Организовывать кампании гражданского неповиновения, когда народ хочет просто танцевать и отрываться. Воевать с амфетаминами, когда народ кислоту и экстази глушит тоннами.

Словом, я тот, кто при всем желании не может плыть по течению: как только я поверну, чтобы плыть по течению, течение — из вредности — поворачивает в противоположную сторону.

И вы еще спрашиваете, почему я не хочу включить «Порошок от тараканов» в пятерку лучших партий для бас-гитары! Да потому что я эту мелодию всем нутром своим ненавижу. Как Феба Кейтс в «Гремлинах» — рождественские праздники.

Но сейчас у меня ощущение, что я постучал в правильный момент в правильную дверь. И мне впервые отверзется. Наклевывается первоклассный материал. История из жизни, а не пятьсот слов о чужой работе для рубрики «А это всё равно ни одна собака не читает».

Поэтому я в приподнятом настроении иду в паб и просаживаю на пиво те денежки, которые сэкономил в подземке, выдавая себя за подростка, и в кафе, отказавшись от ихнего живот-пучино.

В пабе мои уши ласкает первый альбом «Де Ла Соул». Их первенец — мой любимейший альбом из всего хип-хопа. О чем-то он мне сейчас властно напоминает… Но прежде чем я успеваю разобраться в своих чувствах, во мне уже пинта пива — словно еще и пить не начал, а кружка пустая. Беру вторую и балдею дальше под «Де Ла Соул». Успешно борюсь с желанием нюхнуть. Читаю кем-то оставленную газету. Особенно внимательно — сенсационные истории. Скоро и моя будет тут красоваться.

И, конечно, не могу отказать себе в удовольствии скормить фунт игральному автомату. Было времечко, причем совсем недавно, когда одного фунта хватало на десять ходок.

Помню, мы, «Системайтис», призывали народ все свои денежки разом просадить в игральных автоматах — чтоб спровоцировать экономический коллапс распроклятого капитализма.

Теперь одного фунта хватает только на четыре попытки.

Первая — будит надежду.

Вторая — заводит.

Третья — удручает.

Четвертая — мешает тебя с дерьмом.

Чтобы опять воспрянуть духом, покупаю третью кружку пива.

К тому моменту, когда я вываливаю из паба на солнцепек, с тремя кружками пива в пузе, мои мозги рвут и мечут.

И я с ними согласен: чтобы правильно закруглить этот удачный день, необходимо нюхнуть пару раз… и еще раз.

Однако на кокаин нужны деньги, а у меня карманы пустые — и не просто пустые, а совсем пустые. Будь у меня сейчас хоть грош, я бы из него вырастил нужную сумму — сегодня у меня пруха, а бандит в пабе отобрал у меня фунт по чистой случайности.

Тотализнуть или не тотализнуть — вот в чем вопрос! И за какие шиши? Шишей — не шиша. Поэтому — ша!

Мои фирменные штанцы не пузырит ни единая купюра, ни единая монета. И, как всякий истинный британский аристократ, я не имею ни пенни в банке.

Будучи человеком от природы недоверчивым, я еще раз обыскиваю себя самого — даже в носки заглядываю.

Нет, я чист от скверны денег.

Однако смею ли я отравить такой распрекрасный день неналичием наличности?

Если я суну в банкомат свою кредитную карточку, которой я подгребал кокаин, машина чихнет и расхохочется мне в лицо.

Выход один — стрельнуть. У того же Терри. С этой мыслью я ковыляю враскачку к станции «Лестер-сквер». Спускаясь в подземку, я думаю, что этот сукин сын просто обязан компенсировать мой облеванный рукав.

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза