Читаем Клуб для джентльменов полностью

Остальные стайкой сбились вокруг него.

Думают, они крутые. Где-то в каждой из этих черепушек сидит отдельная личность. Но она сидит так глубоко и в таком темном углу, что ее ни с каким фонарем не найдешь.

Они так воспитаны, что их личность сидит и не высовывается. Главное — поза. Поза крутого. И какое-то смутное понимание, что к себе надо требовать уважения — иначе затопчут. Даже если сам себя не уважаешь — все равно требуй к себе уважения. Отсюда и пузыристые куртки на солнцепеке. Мы — большие.

Нет, вы не большие. Вы — раздутые.

— Не говнись, шеф, — как бы вполне дружелюбно говорит другой парень и сплевывает.

На меня они ноль внимания. Я половиной корпуса в клубе, половиной снаружи. Парни смотрят только на Карла. Знают, кого бояться. Умные ребятки.

— Нам же по восемнадцать, — говорит вожак.

У Карла такие темные очки, что непонятно, куда он смотрит. На его губах намек на улыбку, но это нейтральная улыбка — без вызова, без желания унизить наглую детвору. Умный Карл.

— В другой день — добро пожаловать, — говорит он.

— У нас денег до и больше. — Вожак четверки вытаскивает из кармана куртки скрученные в трубку банкноты и машет ими перед лицом Карла. На губах щенка презрительная усмешка.

Перехваченная резинкой трубка внушительного размера. Я пытаюсь сообразить, сколько у него там. Верхняя купюра — двадцатка. А трубка диаметром два дюйма. Как говорят американцы — сами занимайтесь арифметикой.

На Карла это производит нулевое впечатление. И понятно. Мимо Карла и брунейский султан не прошмыгнет, если он несовершеннолетний или уже пьяный. Размахивание деньгами только укрепляет Карла в решимости не пускать. Вожак шпаны воображает, что в его руке волшебная палочка. Но с тем же успехом он может размахивать перед Карлом разрешением на получение социальной помощи. И парень сует деньги в карманище своей куртки.

— Извините, джентльмены, — говорит Карл, дока по части иронии.

Куртки испепеляют его презрительными взглядами, разворачиваются и уходят. Вожак бросает через плечо:

— К-коз-зел!

Святой Петр-ключник поворачивается ко мне.

— Стало быть, всё путём, Карл? — говорю я.

— А как же иначе, мистер Шарки! Проходите, пожалуйста.

Оба мы делаем вид, что ничего не произошло, хотя Карл только что доказал, до какой степени он здесь на своем месте.

— Терри, надеюсь, в клубе? — спрашиваю я.

Четверка удаляется особой, киношно-гангстерской походочкой. Они и сейчас, наверное, воображают себя крутыми. Я чувствую ткань своих карманов, к которой липнут мои мокрые ладони.

— Увы, мистер Шарки. Вы не поверите — отправился с супругой в театр! На премьеру мюзикла.

У меня сердце падает. Пролетел.

— Ах вот как, — говорю я с веселой улыбочкой и спрашиваю, хотя отлично знаю ответ: — И что за премьера?

— «Подружка гангстера».

Пока я стою в растерянной нерешительности, Карл пропускает в клуб пожилого клиента.

— Ладно, — говорю я, — мне нужен был именно Терри. В другой раз загляну.

На прощание я хлопаю Карла по плечу и иду прочь. При этом я не спускаю глаз с удаляющейся четверки. Вперед, за ними! Нельзя их упустить!

Позже я горько — очень горько — раскаюсь в том, что три поганые кружки пива и отчаяние вложили мне в голову эту якобы гениальную идею. У себя дома я достану из холодильника бутылку водки и надерусь всерьез. И когда после второго стакана я начну наконец ясно соображать, в моем сознании вдруг громыхнет то, что в течение дня тщетно и не единожды пыталось докричаться до меня из глубин памяти: я забыл встретиться с Дженни!

Вспоминая о том, что сейчас случится, я всякий раз буду кривить свою разбитую рожу — добавляя к боли душевной боль физическую.

Но пока что я весь во власти гениальной идеи.

Нагнав парней быстрыми шагами, я замедляю ход — иду за ними на безопасном расстоянии. Они явно направляются к станции подземки. Что ж, подходит.

Где бы эти шпанята ни раздобыли эту трубищу банкнот — уж точно не из папиного кармана и как пить дать незаконным путем. Воображают, будто такие бабки делают их людьми. Воображают, будто такие бабки открывают им все двери. Воображают, будто привилегии и уважение можно купить. Кто-то должен грубо опустить их на землю и отнять глупую иллюзию победы. Кто-то должен отнять у них эти самые бабки. И на эту роль я подхожу не хуже других.

Один из них закуривает и продолжает курить, уже войдя в станцию подземки, что категорически запрещено. Видите, какие хулиганы?! Так и напрашиваются, чтобы какой-нибудь высокоморальный сукин сын типа меня их строго наказал!

Я с трудом сглатываю, ощущая все детали мучительного движения слюны по глотке и пищеводу.

Живот у меня подводит от страха.

Но мысль о гостеприимно оттопыренном кармане куртки и о том, как запросто и нечувствительно войдет туда моя рука, приятно кружит голову.

Это можно провернуть, проходя мимо вожака анораков по эскалатору или на платформе, когда толпа повалит к подошедшему поезду.

До сих пор я ни разу не пробовал себя в роли карманника — никогда не мечтал о подобной карьере и даже фантазий на эту тему не имел — на мою голову хватало приключений!

Перейти на страницу:

Все книги серии Альтернатива

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Проза / Классическая проза