Клуб друзей китайского фарфора

Во всей полноте и яркости вернулась ко мне картина: я стою посреди комнаты, с изумлением озирая голые обшарпанные стены, стол без скатерти, усеянный хлебными крошками, бездыханно покоящийся на самом его краю радиоприемник, поверженный, наполовину разобранный, а далее - покосившийся шкаф, который смахивает на стог сгнившей соломы, как вся комната смахивает на пещеру, а сам хозяин - на ископаемое чудище. Увидел я там и два одинаковых и одинаково развороченных дивана. О чем я подумал, когда за окном, невыносимо грязным, не смог, как ни старался, разглядеть никакого пейзажа? Тут же голос Суглобова: когда папа сдох, мне достались две комнаты, чтобы я проживал в них без тесноты, но потом мне предложили одну отдать, и я отдал, потому что у них дети, а мне осталась эта, - ужасно паршивый, скрипучий голос. Я стою с фаршем в руках, с кулечком конфет в руках, с бутылкой водки в руках. Я водки не пью, говорит Суглобов, у меня от нее лихорадка, а с фаршем что хочешь, то и делай. Бессмысленный человек, ему только бы и пить водку, а он не пьет, подумал я с удивлением и горечью. Кому же это ты комнату отдал? Как кому, соседям, говорит он, и я спросил: у них дети, что ли, может, им и фарш отдать? И долго я еще стоял, переминаясь с ноги на ногу, с фаршем в руках, не ведая, как отделаться от всего этого, от голоса, от хлебных крошек на столе, от конфет, от водки. Суглобов рассказывает: дрянная у меня жизнь, это, видишь ли, сволочей много, один недавно в бане показывал, что у него на заднице только одна половинка, хе-хе, как я смеялся, но взяли же моду, один моряк, на речном флоте он где-то, так он как из рейса приходит, сразу ко мне тащится с девками и пьют тут, и он их по очереди вот на этом диване раздевает, а мне на кой ляд все это нужно, разве это не дурной для меня пример?

А ты еще о своей нравственности печешься?

А как же!

В совершенстве знаешь, что делать и кто виноват?

Мудростью я остальных уже вряд ли превзойду, потому что еще в школе был самый отстающий, но я теперь даже стал молдавский язык учить для оригинальности избранного поприща бытия, хотя это и скуки ради тоже, но я тебе честно скажу, если бы тот моряк не ходил ко мне с девками, я бы лучше сознавал, что живу не зря, не мучился бы столь бесцельно.

И я сажусь пить водку, и постепенно оторопь проходит, я чувствую себя свободнее, мне уже проще с бедным недоумком. Я прошу его сказать что-нибудь на молдавском. Я говорю ему: я тебе оставляю фарш, это решение окончательное и обжалованию не подлежит, - оставляй, говорит он, - ты его съешь, говорю я, - посмотрим, отвечает он, - а тут и смотреть нечего, возражаю я, он вкусный, и, не зная, что еще сказать, торжественно вручаю ему фарш, а он берет его и небрежно швыряет на диван, - э, кричу я, зачем же так швырять, это же мой подарок, я же тебе от всего сердца, - ничего, говорит он, пустяки, а я, не зная, что еще сказать, мотаю головой и пячусь к выходу, и понемногу складывается так, что меня уже нет в той жуткой комнате.

Суглобову никак оба дивана своей тщедушной персоной не занять, так что и нам с Верой достанется местечко.

- А тут не так уж скверно, - усмехается Вера, почти смеется, но, в общем-то, деланно, - ты зря меня пугал. Но навести порядок не помешало бы.

И оглядывается словно бы в поисках веника или тряпки какой.

- Брось, - сказал я, - мы не для этого сюда пришли.

- Это кто такая... - начал было Суглобов скучать, но я крикнул: тише, приемник, кажется, заговорил!

- Неправда, - возразил Суглобов, - это я говорю.

- Не обращай на него внимания, Вера.

Суглобов сел. Я покосился на второй диван. Он был ничем не хуже первого.

- Я строго борюсь за правду, - возвестил Суглобов. - Если приемник сломан, он и не заговорит...

- Мы тебя поняли, - перебил я.

- Когда папа сдох...

- Тебе достались две комнаты.

- А здесь еще одна комната есть? Хозяин, как вас, собственно, зовут?

- Давай присядем, Вера.

- Похоже, Макс, от тебя духами попахивает, дамским духом веет.

- Это бывает, Вера, бывает. Случается подобное.

- Такая твоя версия?

- Кто-то с балкона плеснул. Какая-нибудь дурочка.

Суглобов со смеху покатился, только что не лопнул, ведь он всегда считал меня непревзойденным шутником.

- Знаешь, Макс, ты со мной особо не стесняйся. Никаких обязанностей на мой счет ты не брал, и никаких прав на тебя у меня нет.

- Это сцена ревности?

- По сути, нас ничто не связывает. Ты свободный человек.

- Только ты одна мне и нужна.

И стал ее совсем не скучно целовать, в лицо и в шею.

- Гаси свет! - крикнул.

Суглобов свет погасил, вздохнув при этом печально; рухнул он снова на диван и быстро затих.

Вера шепнула:

- Ты напрасно это сделал. Неудобно все же. Что подумает о нас этот человек?

Я попытался вообразить мысли Суглобова. Какая каша! Он всегда был козлом отпущения.