Клуб любителей фантастики, 1963–1964

Известно, рассуждал я, что мелинит — это продукт тройной нитрации фенола. Англичане называют его лиддитом, австрийцы — экразитом, японцы — шимозой, испанцы пикринитом, а химики — тринитрофенолом, или пикриновой кислотой. Добрую сотню лет люди окрашивали ткани этой самой пикринкой в ярко-желтый, ядовито-канареечный цвета, не подозревая даже о ее взрывчатых свойствах до тех пор, пока не был изобретен капсюль-детонатор. И только тогда мелинит сменил свое «амплуа» краски на роль взрывчатки…

Как зачарованный смотрел я на контур шашки: он словно наливался кровью: из светло-лимонного стал розоватым, потом оранжевым и, наконец, угрожающе-красным. Свободной рукой протер глаза. Нет, не мерещится. Что за наваждение? Галлюцинация? Признаюсь, тут я растерялся; ни воля, ни разум, ни его логика ничего не могли объяснить…

Я вывел гранату из-за экрана, и, к великому моему изумлению, кроваво-красное пятно не исчезло! Я оцепенел…

Придя в себя, позвал рентгенолога. Он поглядел и ахнул:

«Двадцать пять лет работаю рентгенологом, но ни разу в жизни не видал, чтобы экран окрашивался! Я даже в литературе никогда не встречал никаких упоминаний о чем-либо подобном… А если пятно не сойдет?»

Он подбежал к щитку и выключил рубильник. Голос его сорвался на фальцет:

«Да вы мне экран испортили! Чем я теперь буду работать? Это бог знает что такое!»

Я понял, что самое благоразумное сейчас — поскорее исчезнуть. Торопливо собрав в чемоданчик свои «фокусы» и бормоча извинения, я ретировался.

Генерал Назаренко, улыбаясь, прослушал мой подробный доклад. После рассказа о таинственном пятне он задумался и сказал:

«Я позвоню, чтобы рентгенологу сменили экран. А об окрашивании экрана стоит подумать. Я подозреваю, что случайно вы открыли необычное явление. Когда у вас будет свободное время, напишите о своем наблюдении».

Долгин закурил вторую сигарету. Улыбаясь, смотрел на меня.

Понимая, что история еще не закончена, я спросил:

— Что же дальше ты сделал со своим открытием? Если мелинит — краска, если экран окрасился, значит лучи Рентгена переносят молекулы просвечивеемого вещества. Значит, больному можно по какой-то разработанной методике делать инъекции, лучевые инъекции исцеляющих медикаментов!.. «Эффект Долгина» — звучит?

Долгин, продолжая улыбаться, перебил меня:

— Ну, это уж слишком! А вообще этот эффект действительно интересен, и не только для медицины. Например, изделие из простой стали облучить сквозь диафрагму из вольфрама, молибдена, хрома, никеля — н сталь превращается в легированную! Не разрушая кристаллической решетки одного соединения, можно было бы «начинять» его молекулами другого. Черт побери! Да мало ли чего еще можно сделать!

— Не томи душу, что же дальше?

— Дальше… Шла война, и проверять это открытие мне было просто некогда. Но через два с лишним года, после освобождения Минска, я случайно встретился с одним крупным белорусским ученым. Как-то зашел у нас разговор о рентгене, и я рассказал ему этот случай. Выслушав меня, академик даже рассердился:

«Да как же это вы, товарищ майор, осмелились, совершив крупнейшее научное открытие, почти два с половиной года мариновать его? Если у вас не дремлет ваша совесть гражданина, то вы должны сейчас же сделать заявку! Дайте мне слово офицера, что сегодня же, отложив все к дьяволу, вы напишете письмо… Хотите, я вам дам адрес Института физических проблем Академии наук СССР?»

Под бурным натиском академика я в ту же ночь написал письмо, в котором подробно изложил свой «эффект».

Через две недели получил такой ответ:

«Уважаемый товарищ! Вы очень скупо сообщаете о своем наблюдении. У нас нет никаких оснований не доверять Вам, однако то, что Вы сообщаете, настолько удивительно, что, казалось бы, противоречит здравому смыслу. Установить, имеется ли в действительности наблюдаемое Вами явление или нет, можно только путем непосредственного эксперимента, который надо поставить в простых условиях… Повторив опыт снова, сообщите результаты, более подробно описав их. На основе одного случайного наблюдения ни о чем еще судить нельзя.

Уважающий Вас референт О. Поледровский».

Ответ, конечно, не вдохновляющий, тем не менее в одном из полевых госпиталей я попытался повторить опыт. Но то ли был другой экран, то ли иные параметры, повторить «эффект» не удалось: минут сорок стоял я под самыми жесткими лучами Рентгена, но окрашивания не произошло…

Повторять эксперименты не было возможности.

Спустя несколько лет после войны пришлось мне проходить мимо той самой санчасти, где я «испортил» экран загадочным кроваво-красным пятном.

Зашел туда, разыскал знакомого рентгенолога.

Когда я напомнил ему о таинственном пятне на экране, он оживился:

«Как же! Как же! Помню! Ох, как я вас ругал! Как я вас ругал! Экран с вашим пятном стал совсем не пригоден для диагностики. Месяца два с ним мучился, пока не заменили новым!»

Вышел я на улицу и стал размышлять: могло что-то «показаться» одному человеку, но не двум же одновременно! Вернувшись домой, разыскал в своих бумагах злополучный ответ — противоречит здравому смыслу.