Лужайка, на которую они приземлились, выглядела совсем по-земному, если б не небо и не солнце. Трава была высокая и густая, деревья же, окаймляющие этот участок равнины, имели плоскую крону и удивительно походили на зонтичные акации африканских саванн. Только вот небо над ними было не голубое, а зеленоватое, а в вышине висело огромное красное Глизе832, раз в пять больше, чем Солнце, видимое с Земли. Кроме него в зеленоватых небесах виднелось ещё множество мотающихся туда-сюда серых точек; не то птицы, не то какие-то крылатые ящеры. Насколько можно было судить, других животных поблизости не было.
— Неплохое местечко, — проговорил Березин, подставляя лицо под тёплые лучи красного солнца.
— Это «неплохое местечко» может быть для нас смертельным миром, — хмуро откликнулся Сиги и замер, открыв от удивления рот. Прямо перед ними, там, где до этого момента не было ничего, кроме травы, стоял полный, небольшого росточка человек, облачённый в некое подобие тоги, сверкающей так, словно она была сделана из полированного металла.
— О! — воскликнул Березин. — Глядите! Абориген!
«Абориген» между тем вскинул свои пухлые холёные ручки и, сияя от счастья, провозгласил:
— Приветствую вас на Гатапунге, доблестные космопроходцы. Мы заград… то есть, невообразимо рады видеть вас здесь, у конечной цели вашего долгого и трудного путешествия. Позвольте от себя лично и миллионов ваших поклонников, поздравить вас с завершением этой великолепной саги и.
— Минуточку, — остановил обильные словоизлияния восторженного сверкающего толстяка, пришедший в себя после короткого замешательства Авилов. — Какие поклонники, какая сага?
— Величайшая из всех, к которым я когда-либо был причастен, — едва ли не приплясывая, ответил толстяк. — Самая грандиозная, самая успешная, самая-самая во всех отношениях. Настоящий меган!
— Вот дела, — с какой-то беспомощностью проговорил Авилов, пытаясь вникнуть в смысл услышанного. — Вы, вообще, кто такой будете?
Толстяк подскочил чуть ли не на полметра вверх и всплеснул руками.
— О-о, премного извиняюсь! Не представился. Моё имя — Ёне.
— Вы так внезапно появились.
— Хомп, — сказал Ёне.
— Что, простите?
— Хомп, — повторил Ёне. — Хомпнул — и тут. Положение обязывает. Я — Главный Распорядитель Действ.
Авилов кашлянул, не зная, как реагировать на такое заявление, и вдруг прищурился:
— Слушайте, а откуда вы знаете русский?
— Один из первородных языков, — сообщил Ёне. — Изначальных. Нет, не так. Один из прежних языков Земли. Так правильно.
— Так вы знаете о Земле! — воскликнул Березин.
— Конечно. Земля — наша общая первородина.
— Поясните, — потребовал Авилов, чувствуя, как у него всё холодеет внутри от догадки.
— Охотно, — отозвался Ёне. — По вашим часам, прошло всего три года, хотя на самом деле их минуло почти сто пятьдесят. Это из-за вашей скорости. У вас было медленное время.
— Всё правильно, — упавшим голосом промолвил Авилов. — Парадокс близнецов, эйнштейновский эффект релятивистского замедления времени.
— Всё так, — подтвердил Ёне. — Теперь так никто не передвигается. Теперь мы хомпаем. Расстояние не существенно: шаг, километр, световой год. Раз — и в любую точку галактики.
Трое космонавтов молча хлопали глазами, потрясённые этими известиями.
— Вот, значит, как, — пробормотал Авилов. — И давно вы… хомпаете?
— С самого начала Эпохи Открытого Космоса. Больше ста лет.
— Сто лет! — простонал Сиги. — Мы еле-еле дотащились до ближайшей планетной системы, а вы уже обживаете галактику!
— В ваше время не знали хомпа, — сказал Ёне. — Хомп — это просто. Как ходить.
— Чёрт вас дери! — принялся ругаться Сиги. — Так какого лешего вы не дали о себе знать, коли могли свободно передвигаться в пространстве? Мы три года парились в этой чёртовой гремящей жестянке, вместо того чтобы сделать шаг и оказаться у цели.
Ёне замахал своими пухлыми ручками.
— Что вы, это невозможно! Загубить такое действо!
— Опять я ничего не понимаю, — признался Авилов. — О каком действе вы толкуете?
— О вашем!
— В смысле, у вас теперь космические полёты называются действом?
— Космические. не только. Феррулия. Нет, не так. Трудности старого языка. — Ёне задумался на мгновение, затем просиял. — Ну да, конечно! Зрелище, представление, шоу.
— Шоу?! — От услышанного Авилов даже опешил. — Вы хотите сказать, что наш полёт был для вас чем-то вроде развлекательной передачи?
— Вся галактика с замиранием сердца следила за этой сагой, — снова принялся заливаться соловьём Ёне. — Рейтинги били все рекорды. Невероятно популярное действо!
— Популярное! — Авилов почувствовав, что внутри его тоже закипает гнев. — А то, что мы едва не погибли при посадке, это вам что, потеха? А то, что мы едва не задохнулись из-за утечек воздуха, а проблемы с синтезатором пищи, а бесконечный ремонт то одного, то другого…
— Всё было под контролем, — поспешил заверить его Ёне. — Если что, были бы предприняты меры. Скажу больше, — доверительным тоном добавил он, понизив голос до шёпота, — немалая часть неисправностей была внесена специально. Для большей остроты действа, большего драматизма.
— Что?!