Клуб Мертвых

О! Это была артистическая работа! Он растирал в бешеном темпе, и его руки не уставали! Можно было подумать, что это машина, а не человек, так четки были его движения.

Не прошло и четверти часа, как в теле Арчибальда начало восстанавливаться кровообращение.

— Бедняга! — вырвалось у Мюфлие. — Должно быть, он недурно выкупался!

Затем он обернулся к Арману.

— Что вы скажете о хорошей дозе табачного дыма?

— А? — переспросил де Бернэ.

— Ну, да! Я видал, как это делали! Когда они начинают приходить в себя, им вдувают в нос табачный дым. Это возбуждает как нельзя лучше!

— Валяйте, — сказал Арман, поняв, что перед ним специалист.

Мюфлие подошел к двери и сложил руки в виде рупора.

— Эй! Кониглю! — закричал он.

— Что такое?

— Принеси мне сюда набитую Жозефину!

Затем он с улыбкой обернулся к Арману.

— «Жозефина» — это моя трубка!

Кониглю, ничего не понимая, тем не менее, поспешил исполнить приказание.

Если бы не значительность момента, то наши герои в ночных рубахах представляли бы довольно забавную картину.

Как бы то ни было, но Арман уже без колебаний решил принять услуги двух негодяев, неожиданно превратившихся в братьев милосердия.

И действительно, они делали свое дело с такой замечательной ловкостью, что не оставалось желать ничего более. Табак, раздражая дыхательные органы, вызвал спазматическое сокращение их мышц, результатом которого было восстановление через некоторое время вполне нормального дыхания.

Тут случилось любопытное обстоятельство. Когда Арчибальд открыл глаза, то первое, что он увидел, были лица склонившихся над ним двух Волков. Тогда его расстроенный рассудок пришел к выводу, что он в руках шайки…

В одно мгновение рука его инстинктивно поднялась, а так как эта рука была сжата в кулак, то этот кулак с глухим стуком ударил прямо по носу почтенного Мюфлие, который поспешно отскочил и затылком ударил в подбородок стоявшего за ним Кониглю, который чуть не откусил кончик языка, высунутого в знак внимания.

Но Мюфлие был невозмутим.

Держа нос двумя пальцами, он спокойно обратился к Арману.

— Я вам говорил, что он очнется!

Но хотя Арчибальд очнулся, тем не менее, надвигался ужасный кризис. Обыкновенно бледное лицо Соммервиля налилось кровью.

Арман должен был мобилизовать все свое хладнокровие, так как для врача нет ничего труднее, чем лечить родных или друзей.

Много дней прошло в ужасных мучениях. Бред продолжался много ночей, заставляя ежеминутно опасаться за жизнь больного.

Мюфлие, понявший, какое впечатление произвело на больного его присутствие, сначала скромно удалился, но потом снова предложил Арману свои услуги, который в первую минуту отказался от них.

Но оба приятеля так настаивали, что Арман наконец смягчился.

Впрочем, надо прибавить, что причины, выставленные почтенным Мюфлие, были вполне убедительны.

Во-первых, будучи лишенным по желанию Соммервиля удовольствия фланировать по улицам, он скучал и желал чем-нибудь заняться, так как праздность есть мать всех пороков.

Во-вторых, он чувствовал, как ни странно, глубокую симпатию к маркизу, симпатию, которую вполне разделял Кониглю.

Была еще третья причина, которую он благоразумно обошел молчанием. Само собой разумеется, что друзья не имели никаких известий о Бискаре, а случившееся с Арчибальдом наглядно доказывало, что король Волков на этот раз снова восторжествовал над своими врагами.

А Бискар, и они это понимали, был не настолько глуп, чтобы не догадаться, откуда шло направленное против него нападение, так что приятели чувствовали себя очень скверно и были совсем не прочь приобрести себе защитников на будущие времена.

Как бы то ни было и каковы бы ни были причины их поведения, Мюфлие и Кониглю превратились, как мы уже говорили, в отличных братьев милосердия.

Приказания Армана исполнялись с изумительной точностью.

Трудно было представить себе что-нибудь забавнее Мюфлие, старавшегося смягчить свой голос, чтобы уговорить Арчибальда исполнять докторские предписания!

Первой, или лучше сказать, второй реакцией Арчибальда, когда к нему вернулось сознание, была веселая улыбка при виде столь странных сиделок.

Мюфлие, прижав руку к сердцу, выражал свою неистощимую преданность. Арман в двух словах подтвердил эти уверения, перечислив уже оказанные ими услуги, так что Арчибальд охотно согласился принимать их помощь.

Он даже хотел расспросить их, но ему было строго запрещено произносить хотя бы слово, и Мюфлие ни за что не согласился бы нарушить это запрещение.

Вот почему мы встречаем Мюфлие, подающим питье маркизу Соммервилю.

Больной выздоравливал. Его сильная натура устояла против страшного потрясения. В это утро Мюфлие сиял от радости.

Он знал, что доктор сегодня хочет снять запрещение разговаривать с больным.

Арман приехал около девяти часов.

— Ну? Как ведет себя наш больной? — спросил он у Кониглю.

— Ему гораздо лучше!

— Ну, — сказал, смеясь, Арман, — вот вам на будущее готовая профессия!

Кониглю сделал жест, исполненный скромности, затем пропустил вперед Армана, который вошел в комнату Арчибальда.

Арман подошел к постели. Арчибальд протянул ему руку.

— Вы меня спасли! — сказал он.