Клуб N 2021–2022. Литературный альманах

Авторы «поколения 90-х», «постконцептуалисты», внутри процесса слияния разрозненных (в силу внелитературных причин) составляющих русской культуры ХХ века, при одновременном отсутствии какого-либо более-менее превалирующего мировоззрения, на свой страх и риск начали строить картины мира, позиционируя в нем свое «я», являя новый виток романтизма – уже в условиях постмодерна. В данном случае за базовую черту романтизма принимается то, что Г.А. Гуковский: определил как порождение личностью «объективного мира» и «заключение его в самом себе» («Пушкин и русские романтики», М., 1965), а Фридрих Шлегель – как творение «новой мифологии… из сокровеннейших глубин духа» при наличии «своего центра в себе самом» («Идеи», «Разговор о поэзии» – «Эстетика. Философия. Критика» в 2-х тт., М., «Искусство», 1983). При этом романтиков характеризуют такие черты как неприятие реалий обыденности, борьба с навязываемыми нравственными координатами и стремление найти глубинный смысл жизни путем прорыва по ту сторону явлений и постижения невыразимых сущностей, а также – взгляд на художника как носителя некоей истины, выходящей далеко за рамки искусства.

Негативные последствия этого возвеличивания поэта как посредника между мирами и трансляции на «толпу» его сложных онтологических поисков, со всеми его как взлетами, так и падениями, заметно снизились у авторов «поколения 90-х». Прежде всего, в силу самой ситуация постмодерна. Но и в силу того, что эти авторы сосредоточили свои усилия на поиске нравственных координат создаваемых ими картин мира, модифицируя тем самым в лучшую сторону родовые черты романтизма. При этом модификация традиционного стиха с помошью «технологий авангарда» дала возможность усилить элемент игры и многозначность явленной истины. И, видимо, лучше всех решил эту задачу Дмитрий Авалиани, для которого характерно не только прямое наследование Велимиру Хлебникову, «осуществившему третью реформу русского стиха» и начавшему «писать не на языке, а самим языком» (Сергей Бирюков «Поэзия русского авангарда», М., 2001), но и последовательное христианское мировоззрение.

Сам Авалиани, судя по его стихам, отдавал себе отчет в неизбежности романтического положения поэта, мечтая «пронестись над толпой» и ощущая себя «Земля! Земля – …с мачты кричащим». Но он ощущал и необходимость модифицировать романтизм. В этом смысле очень интересны следующие строки:

…Так весело было на юном плоту Гекельберри
казалось, что буря рифмуется с ясной лазурью
начавшись с лицея, еще ты лишен лицемерья
но в возраст входя изощряются в позах фигуры
И после всех войн уже нет безрассудства начала
как выдохлось время и ворон кричит все не ново
и траур в бравуре, и крошки печенья в печали
еще ты не сдвинул тяжелые жизни засовы

Здесь аллюзии на корифеев романтизма, с их «веселым» «безрассудством начала», когда «лазурь» (!) не мыслилась без бури (и без бунта, в том числе – метафизического), сочетаются с утверждением, что время изменилось, на смену юности пришла зрелость.

На поминании Дмитрия Авалиани на 9 день после его гибели в клубе «Премьера», где все собравшиеся читали его стихи, я прочла одно из самых любимых мною его стихотворений (не хочется говорить «текстов»), в котором он описывает преображенное им положение романтического поэта – посредника между «толпой» и светлым, животворящим Высшим началом, со-авторство с которым определяется нахождением, наряду со всеми, в Божественной воле:

Дарующий ударяющий
по клавишам белым и черным
целующий исцеляющий
верностью лебедя древностью ворога

Поющий и напояющий

как струны и струи похожи
горюющих звезды горящие
обжигают из ковшика Божьего

Плачущих глина твердеет

грязь превращается в амфоры
бродящие вина в погребе холодеют
плещут в бокалы животрепещущей арфою

Пульса удары все чаще и чаще

звуки все чище и чище
слышится в них настоящее
светлой волною вечное завтра настигшее

Дмитрий Авалиани (1938-2003). Перевертыши-каллиграфемы

Руслан Элинин (1963-2001). Без перевода на человеческий (тезисы о минимализме, записанные по просьбе Т.М.)