– Хорошо, – вздохнула я, мысленно смиряясь с участью умалишенной. – Но мне важно понять, не опасна ли я для окружающих. Сколько еще я смогу вести более-менее приемлемый для общества образ жизни? Удастся ли скрывать мое состояние от родителей и всех остальных. Стоит ли мне лечь в клинику? Лечится ли эта болезнь – и если да, не потеряю ли я тебя тогда во второй раз? Этого мне точно не вынести…
– Куколка, не пугай меня так. – Уже встревоженный, Алик снова прижал меня к груди и стал мягко гладить по волосам. – А я-то, дурак, еще надеялся, что мне сильно преувеличили масштаб твоих переживаний… Ничего, теперь я о тебе позабочусь. Ты абсолютно здорова, милая, просто устала от тягостных мыслей. Но все уже позади. Я с тобой.
– И мне придется провести остаток дней в больничной палате? – Я подняла голову, доверчиво взглянув Алику в глаза, и уже сама крепко прижалась к нему. – С решетками на окнах?
– Ритка, хватит, мне уже страшно. – Настал его черед легонько тряхнуть меня за плечи. – Я жив. Вот, коснись меня, посмотри, я как ты, из плоти и крови. Милая, с тобой все в полном порядке. Понимаю, трудно поверить, когда ты своими глазами видела меня… мертвым. Прости, что не мог появиться раньше, я знал, как ты страдала, но у меня были веские причины скрываться. Я навредил бы тебе, если бы объявился, и серьезно навредил! Пойми, я не мог рисковать самым дорогим на свете, ставить под угрозу тебя…
Он еще что-то суетливо говорил, явно испуганный моим состоянием, а я машинально ощупывала его руки – теплые, мускулистые, с выступающими венами. Сильные руки – живые. Потом, спохватившись, потянулась к его левому предплечью – там по-прежнему красовался нарисованный мной когда-то смешной человек, шагавший к солнцу. Рядом, почти на запястье, появилась новая татуировка – красивая, в завитушках, буква «М».
– Я все время смотрел на твое солнышко, куколка. Утешался тем, что в разлуке глядим на одно и то же небо и ты помнишь обо мне. А потом решил увековечить первую букву твоего полного имени, – улыбнулся Алик и вытянул руку. – Не пугайся, больше никаких рисунков, только… Смотри, я оставил места для имен наших будущих детей. Здорово придумал, правда?
– Ага, – машинально кивнула я, постепенно проникаясь смыслом сказанного. Ладони сами собой уперлись в твердый торс, пытаясь отодвинуть этого недопризрака. Ох, видимо, я и правда не в себе, раз до меня все так долго доходит!
Получается, все это время Алик преспокойненько жил на этом свете. Как ему удалось спастись, почему он пропал, где скрывался все это время – эти, казалось бы, важнейшие вопросы интересовали меня сейчас меньше всего. Главное, он явно следил за моей жизнью, был в курсе всех переживаний, наверняка знал и о слезах, и о безысходности, и о том, что я практически похоронила себя заживо… Знал – и не предпринял ни малейшей попытки объявиться. Не дал ни намека, ни тени надежды…
– Погоди, куколка, дай мне объяснить. – Видимо, вся гамма чувств, от растерянности и недоумения до – чего греха таить – злости, отразилась на моем лице, раз Алик сжал меня за плечи, словно боялся, что я сбегу, и сбивчиво залепетал: – Не делай поспешных выводов, пожалуйста! Я все-все расскажу, обещаю. Только… это дело не пары минут, а сейчас больше всего на свете мне хочется побыть с тобой. Почти год воздержания – шутка ли! Я так по тебе соскучился, давай отложим пока разговоры, а то сам сейчас сойду с ума… Хотя, если вдуматься, не такая плохая участь – при условии, что нас с тобой запрут вдвоем в отдельной палате!
Ах так, еще и издеваться надо мной? Решил, что ему все позволено? Дудки! Я толкнула Алика в грудь и, воспользовавшись его замешательством, вырвалась из крепких объятий. Куртка полетела на землю. Но призрак во плоти и крови лишь захохотал, откинув красивую голову.
– Куколка, похоже, все наши любовные истории начинаются с чего-то подобного. Посуди сама: перед тем как я поцеловал тебя в первый раз, ты попыталась меня поколотить. Помнишь, тогда я притащил тебя на крышу, а ты еще разозлилась? Этот момент так и стоит у меня перед глазами, я столько раз за это время прокручивал его в голове… – Алик поднял куртку, шагнул ко мне, словно не замечая, как я превращаюсь в клокочущую от ярости фурию, и попытался снова обнять. – Милая, ну же, хватит дуться… Не представляешь, что я пережил, когда тебя не было рядом!
– Не представляю? – отскакивая, чуть не задохнулась от ярости я. Вот эгоист! – А как я жила все эти месяцы, не знаешь? Так я тебе расскажу! Сначала психиатры пичкали меня какой-то дрянью, от которой я превращалась в манекен. А потом, с трудом соскочив с таблеток, рыдала сутками напролет, каждый божий день! Просыпалась и засыпала с твоей фотографией, заперлась в четырех стенах, спряталась под одеялом, перестала есть! Потеряла работу, знакомые шарахались от меня, как от безумной. Бедные родители, они постарели лет на десять… Только ради них я с грехом пополам собрала себя по кусочкам! Ради них – и этой дурацкой, никому не нужной книги, которую написала по твоей указке, угробив впустую несколько месяцев жизни…