Клубника в декабре (СИ)

Субботние одинокие вылазки возобновились. Теперь Драко чувствовал своё одиночество ещё острее, чем раньше — просто потому, что так оно и было. Даже Блейз и Панси теперь его сторонились, несмотря на то, что семейство Малфоев оправдали. За это следовало бы сказать спасибо благородному порыву Поттера. Как бы Драко ни хотел найти в его мотивах что-то теплое, что-то, на что можно было бы надеяться, всё оставалось тщетным. Гарри вступился за семейство Малфоев из-за своего чертовски обостренного чувства справедливости — не более. Поттер вряд ли хоть на йоту мог заинтересоваться Драко. Во всяком случае, именно так думал Малфой до неожиданно холодной субботы в начале октября.

Он привычно перебирал аккорды, едва слышно мурлыкая себе под нос, — у Драко получалось неплохо петь, но он все ещё боялся быть услышанным — когда сзади раздался треск, который Малфой уже слышал прежде, на шестом курсе. Драко никак не отреагировал, даже плечом не повёл, но теперь позволил аккордам звучать тише, вслушиваясь в шорох за его спиной. Там определенно никого не было — определенно никого, кого можно было бы увидеть. Но Драко знал кое-кого, кто мог воспользоваться мантией-невидимкой.

По телу рассыпались мурашки, всё же заставляя Драко слегка поёжиться. Поттер однозначно был здесь. Он был здесь и сейчас, и тогда, на шестом курсе, и только Мерлин знает, сколько раз Гарри был здесь, когда Малфой его не замечал. Наверняка, он давно за ним следит. Кончики ушей невыносимо покраснели, и Драко соврал бы, если бы кому-то сказал, что это произошло от холода.

Гарри Поттер. Отвратительная, мучительная, неправильная любовь.

Малфой чудесно выполнял два наказа своего отца — никому не верил и ничего не ожидал. Но совершенно опростоволосился, когда дело дошло до третьего пункта. Разве мог бы он не поймать себя однажды за влюбленностью в Поттера? Он с первого курса не представлял, как смог бы пройти мимо Гарри, не сказав тому ни слова. Полюбить его — очевидная закономерность. Принять это было так легко и так болезненно одновременно. Легко — потому что это не стало новостью. Болезненно — потому что это всё равно ни к чему бы не привело. Драко едва ли мог вспомнить, когда осознал свои чувства; когда именно он понял, что мысли путаются, стоит взглянуть на непослушные тёмные волосы, взор цепляется за красную мантию, и дрожь проходит по телу всякий раз, когда блестят зелёные глаза, спрятанные под круглой оправой очков.

И сейчас Гарри определенно находился за его спиной, когда Драко позорно, подобно маглу, сидел на камне с гитарой в руках и осторожно перебирал струны, пытаясь зацепиться хотя бы за одну здравую мысль и не в силах её отыскать. Нет, это его отец считал, что поступать, как магл — стыдно. Драко буквально мотнул головой в сторону, прогоняя слова Люциуса из своей головы. Малфой мог бы легко обнаружить Поттера, кинуть в него заклинание — или хотя бы колкость, уличить в незаконном преследовании и наконец вызвать хоть что-то в лице Гарри, хоть какую-то эмоцию. Потому что их отношения после войны стали никакими — пустыми, безнадёжными и глухими, затапливающими быстро бьющееся сердце Драко своим равнодушием.

И вот Гарри здесь.

Драко ударил сильнее по струнам, сменяя перебор аккордной партией, и впервые в жизни позволил себе запеть громче.

* * *

Похоже Гарри давно за ним следил. По крайней мере, ещё три следующие субботы Драко своей кожей ощущал присутствие Поттера. Конечно, в какой-то момент, когда он встретился с безучастным взглядом Гарри в Большом Зале, Малфой даже подумал, что ошибся, и всё это не более, чем игра его тоскующего подсознания, но уже тем же вечером он поймал на себе совершенно другой взгляд Поттера: короткий, отрывный, но несомненно что-то выражающий. Драко не знал, что именно.

Почему Поттер приходил послушать, как Драко играет? Вряд ли он находился там в ожидании, когда Малфой снова станет творить бесчинства и обернётся новым вселенским злом. Возможно, Гарри стал его слушателем, потому что ему нравилось то, что делает Драко — то, как еле слышно он протягивает строчки любимых песен и путает пальцы между струн. Это чертовски льстило, порождая невероятный ком теплоты прямо в основании горла.

На четвертую субботу Малфою надоело. Он вряд ли бы смог долго держать оборону и делать вид, что не знает, что происходит в метре от него, несмотря на данное месяц назад обещание самому себе позволить ситуации течь в своем русле. Но Гарри просто приходил и слушал, а Драко продолжал играть — и это совершенно никуда не вело. И это просто невозможно терпеть. В конце концов, Драко — слизеринец, а значит, стоило бы обернуть преследования Поттера в свою пользу.