Клубок со змеями

Первые два дня после прибытия мы практически не выходили из шатра Азамата, который на правах победителей стал нашим. Только один раз нубийка вышла наружу — чтобы водрузить наверх фигурку золотого льва. Она тут же засияла в лучах солнца, словно звезда на ночном небе. Бастет радовалась ей, словно маленький ребенок редкому подарку на праздник. Я же был к фигурке совершенно равнодушен. Ну, обычная драгоценность, не более. За последнее время повидал таких уже немало и начал привыкать к чарующей красоте с пугающей быстротой. Бастет же имела дело с дорогими вещами несколько лет, и тем удивительней мне казалась ее реакция. Видимо, просто женщины обожают украшения.

Больше из шатра в те дни мы не выходили, проводя все время на большой деревянной кровати, украшенной ювелирно тонкой резьбой и устланной белоснежной простыней с мягкими подушками. Периодически вставали, дабы съесть что-нибудь легкое, обильно запив пищу холодной водой. Даже не вином, а именно, что ни на есть, простой обычной водой. Настолько по ней соскучились. Ни о чем серьезном не разговаривали, полностью наслаждаясь отдыхом и обществом друг друга. Лишь на третий день, почувствовав прилив сил, я решил вернуться к решению проблем.

* * *

Я лежал на кровати и хмуро разглядывал глиняную табличку с именами. Бастет дремала рядом. Снаружи уже наступили сумерки. Пространство внутри шатра освещали четыре треножника. На маленьком столике справа от кровати стояла небольшая тарелка с сушеными фруктами и два неполных кувшина с водой. Потрескивание огня приятно успокаивало, навевая желание вздремнуть, но я отгонял его.

Для некоего удобства, рядом с каждым именем Бастет дописала происхождение разбойников.

Гасан — мадианитянин[1]

Тарару — вавилонянин

Тиглат-Атра — ассириец

Себекхотеп — египтянин

Ибинару — угаритянин[2]

Архальбу — угаритянин

Ясмах-Нирари — вавилонянин

Джераб-Зайя — ассириец

— Кто же из них? — прошептал я.

— Хм? — сонно спросила Бастет и заерзала у меня на плече.

— Ничего, — я пару раз повернул табличку меж пальцев. Бинты с них уже сняли, как и повязку с головы нубийки. На коже красовались багровые рубцы в тех местах, которыми я ухватил меч Тарару, пронзая грудь Азамату. — Просто мысли вслух.

Бастет задумчиво почесала нос. Бугорок на месте перелома был не сильно заметен, но она все равно оставалась непреклонной в своем желании найти подходящего костоправа. Нубийка уже подумывала съездить в Петру в ближайшее время и поискать лекаря там.

— Больше ты ничего не помнишь из подслушанного разговора? — зевнув, спросила она.

Я покачал головой:

— Ничего.

— Жаль. Значит, начнем пытать Себекхотепа.

— Не самая удачная мысль, — нахмурившись, ответил я.

— Знаю, но, что-то же, нужно делать? — она перегнулась через меня и схватила кувшин с водой. Бастет коснулась своей обнаженной грудью моего живота. Возможно, это меня возбудило, если бы не размышления о предателе.

— Можешь рассказать что-нибудь о них? Ну, кроме Гасана и Тарару. Тут и так все понятно. Кстати, не забудь, с парнишкой необходимо побеседовать в ближайшее время.

— Я помню, — отпив из кувшина, ответила Бастет.

— Хорошо. Так, что?

Она внимательно окинула взглядом табличку:

— Ассирийцы — беглые воины. Дезертиры. Они никогда не вдавались в подробности о своем прошлом или о том, почему совершили свой поступок. Азамату было достаточно того, что они неплохо орудуют клинками и не испытывают недостатка в храбрости и жестокости на поле боя. Больше о них я ничего не знаю. А, ну и еще они родом из Шибанибы[3].

— Ясно. А этот? С непроизносимым именем?

— Себекхотеп?

— Да.

Бастет прыснула:

— Что сложного в его имени? Всяко проще, чем Ясмах-Нирари.

— Кому как, — буркнул я.

— Он бывший писец.

— Вот как? — удивился я. — Египетские писцы живут настолько плохо, что предпочитают подаваться в разбойники?

— Конечно, нет! У Себекхотепа есть своя причина, по которой он оказался здесь.

— И какая же?

Бастет отпила еще немного воды, вытерла губы и поставила кувшин обратно: