Клудж. Книги. Люди. Путешествия

Под водой, где акулы обеспечивают нужный градус драматизма, а морские черепахи согревают сердце, потому что в глазах каждой читаешь бегущую строку: «Дорогой друг, ты не зря потратил свои доллары на эту поездку», разумеется, преподаются лишь азы зоологии, а вот вечером, в кают-компании, на регулярных итоговых пресс-конференциях, дойдет и до латинских названий.

– Как я уже говорил, Галапагосы находятся на перекрестке четырех океанических течений, и именно поэтому мы наблюдаем здесь феноменальное разнообразие морской жизни…

Да уж, феноменальное: плотность косяков такая, что ощущение, будто ты заплыл внутрь консервной банки, набитой «ангелами» и «хирургами». На суше и на море натуралист, по сути, разыгрывает спектакль, где сам он играет роль Дарвина, а его группа, 16 туристов, – студентов. Или, если угодно, священника, служащего литургию в храме науки; туристы соответственно – прихожане. Да-да, нечто среднее между экспедицией и хаджем, и так два раза в день.

Если вам нужно стопроцентное доказательство того, что религией современного человека – не декларативно, а неосознанно – является наука, то на Галапагосах вы его получите. Острова, сильно уступающие многим другим (какие-нибудь Маркизские или Подветренные, не говоря уже о Капри и Гавайях, уж точно будут поживописнее Галапагосов), представляются нам достаточно ценными, чтобы пилить ради них на край света, прежде всего потому, что Дарвин объявил их уникальными «с научной точки зрения». Что конкретно это значит, многие представляют весьма смутно, однако все, кого сюда занесло, знают, что Галапагосы неким образом связаны с осенившей Дарвина идеей эволюции. Мы инвестируем деньги и усилия в нечто je ne sais quoi[13] – в некую атмосферу, способствовавшую зарождению Величайшей Идеи. В Грецию едут за античностью, в Прованс – за деликатесами, на Галапагосы – «смотреть эволюцию». Это трудно объяснить даже себе самому – и поэтому многие туристы, явившиеся сюда, исходят из подсознательного предположения, что эволюция на Галапагосах происходит как-то интенсивнее, чем везде, что там есть некий действующий «вулкан эволюции», и поэтому все увиденное, от лавовых тоннелей до манеры самок фрегатов падать на самцов с самым красным пузырем в Тихом океане, они склонны связывать именно с эволюцией. Вон какая игуанища сидит, Крокодил Крокодилович! И? Чего «и»? Э-во-лю-ци-я, деревня!

Это непреодолимо: в гардеробе пяти из шестнадцати путешественников на моей яхте нашлись футболки с надписью Galapagos – Darwin – Evolution.

Путешествие по необитаемым островам архипелага подразумевает соблюдение кодекса строгих правил; желтую карточку можно заработать не то что за отклонение от маршрута, но даже и за попытку перевести дух на береговой скале во время снорклинга – нельзя, пугаешь животных, кыш, в воду обратно. Рядом с тобой постоянно кто-то есть, так что потеряться нет ни малейшей возможности, но я потерялся. Это было не то на Китайской шляпе, не то на Сеймуре. Группа ушла вперед, а я обнаружил в луже на скале залежи крупной соли, набрал полную жменю и положил щепотку в рот. Бог знает, что именно на меня подействовало – резкий вкус кристаллов, экваториальное солнце, бликующее на воде, ощущение того, что я провалился в пространство «Робинзона Крузо»… похоже, я пережил небольшой тепловой удар… Красно-зелено-буро-бирюзовый вересковый ковер колыхался над застывшей лавой, в полуозерцах-полубухточках отражались кактусовые деревья, крабы испаряли воду со своих красных мультипликационных панцирей, кораллы и ракушки похрустывали сами по себе… я был один посреди Земли и даже космоса, как в спутнике; не было никого вокруг на семьсот тысяч лет, только какое-то космическое одиночество – и космический восторг от божьей красоты вокруг. Это продолжалось недолго – рука моя вдруг превратилась в вулкан, и из нее потекла лавовая река. Я очнулся от того, что кто-то больно, до крови, клевал меня в кисть, – оказалось, это была маленькая птичка, вьюрок-вампир.