Клык леопарда

– Все зависит от того, хотим мы их запугать или вытянуть из них что-то еще. Испугавшись, они залягут на дно, а все их доходы вмиг испарятся. Или же мы хотим поймать каждого из них и заставить их вернуть незаконно полученные деньги. Смею предположить, трибун, что сумма эта довольно велика, и ее будет достаточно, чтобы каждый, кто причастен к этим махинациям, предстал перед правосудием.

Квинт пристально посмотрел на трибуна и примипила. Те переглянулись. Глядя префекту в глаза, Скавр покачал головой:

– Квинт Канин, я не пекусь о своем положении. Расположение императора – обоюдоострый меч. Это скажет тебе любой, кто имел опыт участия в имперской политике. Лично я предпочел бы, чтобы деньги вернулись к своему законному владельцу. Скажи, чьи двери должны выбить мои солдаты? Мне почему-то кажется, что ты ждешь от меня, чтобы я поиграл мускулами?

– Какого Плутона ты делаешь, трибун? Откуда в тебе вдруг такая самоуверенность, что ты внушил себе, будто можешь меня арестовать и присвоить себе мои полномочия? Или ты считаешь, что я… – Стоявший посередине главного зала базилики под зоркими взглядами двух ветеранов-тунгрийцев Альбан кипел гневом. Рутилий Скавр сидел перед ним с выражением усталого презрения на лице. Юлий, стоявший позади прокуратора с жезлом в руке, больно стукнул им Альбана по плечу, а Скавр лишь состроил недоуменное выражение лица и спокойно произнес:

– В следующий раз, когда тебя коснется жезл моего офицера, его силы хватит, чтобы заставить тебя замолчать. И это повторится такое количество раз, какое будет нужно для достижения этой цели. Мне все равно, останутся на тебе синяки или нет, но ты будешь молчать, когда я тебе приказываю. Закрой рот и будь добр, подумай, какой выход ты предпочитаешь.

Оба несколько мгновений молча смотрели друг на друга. Затем Рутилий поднял руку, подавая знак ценуриону. Жезл опустился на плечо Альбана еще раз. Заметив, как сжался прокуратор, Юлий, стоявший до этого с каменным лицом, улыбнулся. Впрочем, Альбан быстро взял себя в руки и стал смотреть вниз, на каменные плиты у себя под ногами. Постояв так пару секунд, он поднял на трибуна глаза, ожидая, когда тот разрешит ему заговорить.

– Отлично, прокуратор. Теперь, когда ты осознал свое место в наших с тобой изменившихся отношениях, можешь, так и быть, выплеснуть весь гнев, который в тебе накопился.

Альбан заговорил снова, на этот раз осторожнее – почти уважительно, хотя и не без насмешки:

– Спасибо тебе, трибун, за то, что разрешил мне высказать мое мнение. Поверь, я восхищен тем, как ловко ты посреди ночи вытащил меня из постели и заставил стоять здесь перед собой, в то время как сам удобно расположился на стуле, дабы подчеркнуть всю незавидность моего положения. Интересный прием, трибун, но боюсь…

Скавр не дал ему договорить. При этом тон его был под стать ледяному взгляду, которым он смерил арестованного.

– Прокуратор, я сижу потому, что провел на ногах всю ночь, пока в разных частях Тунгрорума шли облавы. Не хочешь угадать, кого еще мы могли бы арестовать этим утром? Нет? Просвети прокуратора, центурион.

Юлий громко прочел написанное на табличке. Его зычный голос, привыкший отдавать на плацу приказы, эхом отскакивал от стен комнаты.

– Четверо рабочих зернового склада, смотритель погрузочно-разгрузочных работ, два писаря, управляющий складом, твой заместитель Петр и ты сам, прокуратор.

Рутилий поднялся на ноги, потянулся и, сделав два шага, встал напротив прокуратора. Когда он заговорил, голос его звучал тихо, но тон трибуна был ледяным.

– И прежде всего ты, Альбан. Я поймал всю вашу преступную шайку, занимавшуюся махинациями против империи, всех до одного в этом городе, всех, кто имел отношение к зерновому складу. Сейчас, когда мы с тобой разговариваем, их допрашивают. И что-то подсказывает мне, что кое-кто из них в расчете на снисхождение расскажет нам все. Не думаю, что в этом есть необходимость, так как у нас уже имеются все нужные нам доказательства. Центурион!

Юлий открыл дверь и внес в комнату мешок с зерном. Скавр подошел к нему, развязал горловину и сунул руку в черное, покрытое коркой плесени зерно. Взяв пригоршню, он сунул ее под нос Альбану. Лицо прокуратора перекосила гримаса отвращения.