Клык леопарда

– Жаль, что Мартос до сих пор не принимает его как равного, – заметил Марк.

Дубн поморщился:

– Если честно, я не думаю, что Луго это напрягает. Да и вообще, если бы здесь появился брат человека, убившего твоего отца, ты был бы рад его видеть? Как ни крути, а соплеменники Луго неплохо вставили вотадинам.

Они проследили, как на плац вышли оставшиеся тунгрийские центурии. Спустя какое-то время Дубн легонько ткнул Марка Трибула локтем в бок и кивком указал на старшего офицера, стоявшего рядом с осужденными на казнь.

– Готов спорить, после вчерашней драчки там у них сейчас интересный разговор.

Марк невесело усмехнулся:

– Боюсь, с тобой не стал бы спорить даже Морбан.

Старшие офицеры стояли небольшой группой, наблюдая, как солдаты занимают свое место на плацу: два трибуна рядом, прокуратор Альбан и префект Канин – почтительно чуть поодаль, отлично понимая, что военным есть о чем поговорить после событий предыдущей ночи. За их спинами сгрудились два примипила, многочисленные заместители прокуратора и разного рода адъютанты, среди которых выделялся Петр. Фронтиний и Сергий посматривали на гражданских с плохо скрываемым презрением. А трибун Беллетор со смесью зависти и раздражения наблюдал за тем, как центурии тунгрийцев маршевым шагом выходят на плац. Когда он повернулся к Скавру, со спокойной улыбкой наблюдавшему за чеканным шагом своих солдат, лицо его было едва ли не каменным.

– Тебе легко улыбаться. А у меня этим утром несколько солдат оказались в лазарете – и все потому, что твои животные, получив увольнительную, не ведают никаких рамок. Я слышал, что, размахивая кулаками, они вместо кастетов сжимали между пальцев монеты.

К его великому возмущению, Рутилий Скавр лишь усмехнулся ему в лицо:

– В таком случае ты должен быть благодарен, что мои офицеры сумели их утихомирить, прежде чем они успели пустить в ход ножи. Твоим легионерам пора научиться не позволять себе вольностей с теми, кто совсем недавно проливал кровь на поле боя и, похоже, вошел во вкус.

Беллетор был готов взорваться от ярости:

– Позволю себе не согласиться. Если ты не в состоянии держать в узде своих молодцов, предлагаю не выпускать их из казарм. Или же ты хочешь сказать мне, что мои легионеры должны делать им скидку на то, что они не в состоянии отличить дикаря от римского гражданина?

Скавр ответил ему, не сводя глаз со своих солдат. Хотя он и был явно раздражен, тон его оставался спокойным:

– Не волнуйся, разницу они знают, в противном случае сегодня утром нас бы ждали похороны. И так как, насколько я могу судить, ты не видишь необходимости контролировать число легионеров, которых ты вечером отпускаешь в город, я буду вынужден после наступления темноты держать всех в казарме – и твоих, и моих. Хочешь ты или нет, но придется установить жесткий распорядок, какие центурии могут напиться и спустить свои денежки и когда они могут это сделать.

Домиций посмотрел на оппонента, отказываясь верить собственным ушам. С ответом он нашелся не сразу.

– По какому праву?..

Рутилий одарил его ледяной улыбкой:

– Если ты считаешь, что я стану держать в казарме две когорты солдат, которые в последние несколько недель испробовали вкус сражения, которые видели, как умирают их товарищи, и которые убивали сами, причем лишь затем, чтобы желторотые рекруты и усталые ветераны, которые должны знать, что к чему, каждый вечер маялись, не зная, чем себя занять, то у тебя еще меньше мозгов, чем я предполагал. Вдвоем мы имеем двадцать шесть центурий и десять в каждой из моих… – Он не договорил и, поймав себя на ошибке, покачал головой. – Двадцать пять центурий, ибо одну я положил в Британии до последнего человека. Так что мы каждый вечер будем выпускать в город пятую их часть, чтобы каждый из них мог хотя бы раз в несколько дней выпить пива. Мы разделим их на когорты, чтобы твои шесть центурий получали увольнительную раз в пять дней и половина каждой из моих десяти центурий получала то же самое.

Беллетор покачал головой:

– А если я откажусь от столь странного предложения?

Скавр пожал плечами:

– В этом случае мне будет куда интереснее знать, почему? Почему ты намерен отказаться от разумного, да и, на мой взгляд, вполне справедливого предложения? Боишься ударить в грязь лицом перед своими офицерами? Или же причина кроется в твоих собственных представлениях о том, как должен поступить в таких обстоятельствах человек твоего статуса?

Трибун выразительно посмотрел на него, но промолчал.