Клык леопарда

После этого она, зуб за зубом, проделала эту операцию в обратном направлении, к тому зубу, с которого начала. Закрепив конец нити, женщина отошла на шаг от своего спящего мужа и потянулась за другим сосудом. Вытащив пробку, она сунула туда палец и, достав желтоватую пасту, бережно нанесла ее на припухлость.

– Это окопник. Сначала его отварили в воде, затем растерли в пасту и приготовили эту мазь. Если дважды в день втирать в лицо эту мазь, кость заживет гораздо быстрее. А теперь… – Выбрав длинный бинт, Фелиция сначала обмотала его вокруг головы Марка, а затем не слишком туго закрепила под подбородком. – Повязка будет поддерживать кость, но не станет на нее давить, чтобы та снова не треснула. И это все, что в моих силах. Теперь пусть он спит, мы же станем возносить молитвы любым богам, какие только могут посодействовать его выздоровлению. Больше мы для него ничего сделать не можем. Если не ошибаюсь, сегодня меня еще ждет рана, оставленная стрелой, а потом случай обморожения.

– Рассказывать особо нечего, трибун. Мы ехали на запад, пока нас не застигла метель. На наше счастье, поблизости оказалась ферма. На ней мы укрылись от снега и провели всю ночь. Любой, кто остался бы на дороге, горько пожалел бы об этом. Как только снегопад прекратился, мы тотчас же вернулись сюда, чтобы выяснить, чем закончилась ваша операция в лесу. – Заметив в дверях Юлия и Дубна, Квинт Канин прервал свой рассказ о событиях предыдущего дня. Трибун Скавр обернулся. Поняв, что центурионы ждут разрешения войти, махнул им рукой.

– Что скажете нового о нашем товарище?

Войдя в рабочую комнату трибуна, оба вытянулись в струнку. Юлий отдал салют и заговорил:

– У центуриона Корва трещина в челюсти, трибун, и прежде чем он сможет снова вернуться в строй, пройдет две недели. А может, и больше.

Рутилий Скавр кивнул:

– Будем благодарны Митре за то, что он был к нам милостив. Я не сомневаюсь, что это он уберег нашего центуриона от худшего. Мне доводилось видеть сломанные челюсти и выбитые зубы. В таких случаях лицо бывает изувечено до конца жизни. Порой человек делается инвалидом и его приходится отправлять на пенсию. Кто поведет его центурию, примипил?

Секст Фронтиний вопросительно посмотрел на Юлия. Тот заговорил сразу, без всяких колебаний:

– Его опцион – хороший солдат. Я бы даже сказал, превосходный. Правда, в последнее время он пребывает в дурном расположении духа, что не может не настораживать. И я спрашиваю себя: можно ли ему доверить парней Корва, учитывая их преданность своему центуриону? Опциону доводилось выполнять обязанности центуриона, когда хамийцев доставили в форт Арбея. Но он ни разу не водил центурию в бой.

Фронтиний решительно кивнул головой:

– Ну что ж, можно рискнуть. Если трибун Скавр не возражает, можешь сообщить опциону Кадиру, что пока центурион Корв не в состоянии выполнять свои обязанности, командование девятой центурией временно возлагается на него. Доведи до его сведения – я буду пристально за ним наблюдать. В конце концов, мы должны восстановить шестую центурию, осталось лишь набрать необходимые для этого восемьдесят человек. Возможно, Кадир согласится затем возглавить ее, при условии, что в течение последующих дней покажет себя дельным командиром. Что скажешь, трибун?

Скавр кивнул в знак согласия.

– Как всегда, примипил, я привык прислушиваться к твоему мнению, когда дело касается назначений.

Оба центуриона отсалютовали и повернулись, чтобы уйти.

– Центурион Юлий, я бы попросил тебя остаться и поучаствовать в нашем обсуждении того, что случилось в Ардуине, – снова заговорил Рутилий. – Вряд ли нам стоит предпринимать дальнейшие шаги, пока мы не разобрались в том, что сделали не так. Предательство тому виной или божественное вмешательство, я не отправлю моих солдат назад в лес, пока не решу для себя, как мне сражаться с этим Обдуроном, не опасаясь получить стрелу между лопаток.

Марк Трибул Корв проснулся на больничной койке. Все тело болело. Интересно, что с ним делали после того, как он выпил приготовленного Фелицией зелья? Он был готов и дальше молча лежать, закрыв глаза, пока его разум был погружен в глубокую темноту. Впрочем, постепенно сознание вернулось к центуриону, и он ощутил и грубое, шершавое одеяло, наброшенное на его голое тело, и жесткую раму кровати под тонким матрацем. Рядом кто-то простонал, и Трибул заставил себя приоткрыть веки. И тотчас же заморгал, когда ему в глаза ударил свет стоявшей у изголовья кровати лампы. Кто бы ни лежал рядом, он бормотал себе под нос поток ругательств, запас которых, похоже, был неисчерпаем.

– Пятнадцать лет! Проклятые бандиты! Пятнадцать лет я показывал варварам их место и не получил даже царапинки! И вдруг какой-то вонючий оборванец-дезертир пускает мне в колено свою гребаную стрелу!