Клык на холодец

Стало светлее – дрезина миновала узость и катила по мосту через реку. «Отбой боевой тревоги!» – зычно гаркнул машинист и прибавил скорость. – Вы, двое, марш наружу – скиньте с платформы эту пакость…»

Он никак не мог простить пассажирам стрельбу, устроенную Ботаником, когда пуля из «Тауруса» вдребезги разбила ветровое стекло и едва не задела путейцу голову. Конфликт пришлось гасить с помощью изрядной жмени желудей, которую Бич без счёта ссыпал в заскорузлую, глубокую, как экскаваторный ковш, ладонь «потерпевшего».

– Не ожидал, что ты его так быстро уговоришь…

Егор, опершись на поручни, любовался уплывающими назад башни Москвы-Сити.

– А что ему оставалось? Наш Вова не дурак: прикинул, просчитал расклады и понял, что других вариантов нет. Даже если бы он нас завалил – всё одно, жить ему не дадут. Не егеря, так путейцы достанут, или зверьё сожрёт по дороге. А тут – какой- никакой, а шанс.

Предложение, сделанное «засланному казачку» оказалось, мягко говоря, неожиданным. «В Лесу тебе оставаться нельзя. – убеждал его Бич. – Даже если мы тебя спрячем – а тебе оно надо, жить под замком? – нет никакой гарантии, что до тебя рано или поздно не доберутся. И тогда ты, друг ситный, выложишь всё, что знаешь. А вот уйти вместе со ссыльными грачёвцами в Шукинскую Чересполосицу – это выход. Парень ты подготовленный, офицер, захочешь – в два счёта поставишь их всех по стойке «смирно». Если, конечно, не нарвёшься по-глупому. Держи ушки на макушке, и будешь даже там в полном шоколаде. Глядишь, ещё и спасибо скажешь: как-никак, целый новый мир, неизвестный, неразведанный, человеческая нога не ступала! А жить там можно, не сомневайся. Друиды, конечно, те ещё уроды, но в подставах не замечены. Если говорят «пригодно для людей» – значит, так оно и есть, клык на холодец!»

К удивлению Егора, Ботаник довольно быстро согласился – правда, потребовал, чтобы его снабдили хоть каким снаряжением и оружием.

После такого грех было жадничать. Егор отдал «засланцу» рюкзак со всем содержимым, забрав только пачку патронов к «Таурусу». Егерь добавил к «приданому» немало полезного, включая запасной комплект одежды, большой складной нож, моток тонкого стального тросика с кошкой-тройчаткой, и чуть ли не половину своей аптечки. «Остальное не пригодится. – буркнул он, рассовывая по карманам цветные пузырьки и коробочки с мазями. – Это наше, егерьское, другим без надобности…»

Забрал он и любимую фляжечку из британского пьютера – «коньяка там почти нет, да и вообще, жирно будет…»

– Что-то ты расщедрился… – Егор наблюдал, как Ботаник ловко спускается по насыпи. Тяжёлый рюкзак висел у него на плече. – Вон, даже карабин не пожалел…

– Было бы чего жалеть! – беспечно отмахнулся Бич. – В Лесу этих мосинок хоть ж. й жуй. А ему пригодится.

– Ненадолго. Патроны пожжёт – что дальше?

– Придумает, что. Парень моторный, куда хошь без мыла пролезет.

– Вот я и вижу, пролез…

Карабин и нож они отдали Нгуену. Егерь-вьетнамец встретил дрезину в Покровском-Стрешневе и принял ссыльного с рук на руки. «Пока поживёт у меня в хибаре, дождётся когда те, из Грачёвки прибудут. – сказал он. – Оружие и вещи возле Разрыва верну, когда уходить будут. А сейчас незачем.»

При этих словах Ботаник скептически хмыкнул. «Решил, что жизнь таки удалась, и собрался в бега? – немедленно отреагировал Бич. – Вот тебе совет, паря: засунь эту идею глубоко в дупу и никогда не доставай, как бы она там не зудела. Это ведь только мы со Студентом такие мирные, можно сказать, гуманные. А Нгуен шутки шутить не станет – он их отшутил в Токийском Болоте, когда резался с бандитами-мяо. Или ещё раньше, дома, во Вьетнаме, где головорезы из «Змеи»[13] назначили цену за его голову. Так что, если хочешь подольше пожить молодым и красивым – сиди, как мышь под веником, и веди себя, как он скажет.

Нгуен сделал вид, что ничего не слышал – маленький, щуплый, в неизменной соломенной конической шляпе и с карабином «Тигр» на плече. «Засланец» же, выслушав предупреждение Бича, задумался. На вьетнамца-провожатого он косился с опасливым уважением.

Проводы заняли не более четверти часа, и дрезина покатила дальше, мимо небоскрёбов Москвы-Сити, через Добрынинский мост – и притормозила напротив Сетуньского стана.

Машинист-путеец высунулся из будки:

– Ну что, баламуты, здесь сойдёте, или везти до Лужников?

– Высади чуть подальше, на Бережковской набережной. – отозвался егерь. – Оттуда как-нибудь дотопаем.

Дрезина проехала ещё около километра и остановилась возле индийских башенок Лужнецкого моста. Напарники сбросили с платформы сильно полегчавший багаж, расплатились с путейцем, помахали руками караульным-сетуньцам – и неторопливо пошли по тропе, тянущейся вдоль улицы Косыгина. Егор шагал легко, весело впереди, над густыми купами Мичуринского сада, возвышался, маня усталых путников, знакомый шпиль ГЗ.

– Знаешь, что я думаю, Студент? – заговорил идущий следом егерь. – Мы о нём ещё услышим.

– О ком, о Ботанике?

– Да. И о прочих грачёвцах тоже.

Егор остановился. На лице его было написано недоумение.