Клык на холодец

Гошина реплика произвела эффект. Егерь поперхнулся, обалдело уставился на лешака – и гулко захохотал. Тот расплылся – вернее сказать, растрескался – в улыбке и засмеялся вслед за ним. Шапиро мелко хихикал, изображая ладонями аплодисменты, и только Егор хлопал глазами, силясь понять смысл разыгранной перед ним сцены.

Ну, Гоша, ну уел! Давно так не веселился, аж слеза прошибла!.. отсмеявшись, егерь принялся вытирать глаза. – Вы что, сговорились с Умаром, или это тоже телепатия? А ты, Яша, чего сидишь, как не родной? Доставай, что у тебя там?..

– Коньяк йок. – Шапиро виновато развёл руками. – Есть ещё, Вислогузова горилка – ну, я вам говорил…

Он запустил руку под стол, пошарил и извлёк большую бутыль с мутной жидкостью.

– И вот ещё – надеюсь, оценишь по достоинству…

На свет появился большой квадратный конверт из пожелтевшей бумаги. В середине его зияло большое круглое отверстие с чем-то чёрным, снабжённым потёртой синей наклейкой.

– Фирма «Мелодия» – пояснил завлаб. – Не винил, шеллаковая, из последних – их до семьдесят первого года выпускали.

Он крутанул ручку патефона и опустил на диск никелированную штангу звукоснимателя. Раздалось шипение, треск – и хрипловатый мужской голос завёл знакомую с детства мелодию:

– В тёмно синем лесу, где трепещут осины,
Где с дубов-колдунов облетает листва,
На поляне траву зайцы в полночь косили
И при этом напевали странные слова…

Егерь замер. На его физиономии медленно проступал восторг.

– Я тут подумал: ведь эта песня про нас, про наш Лес. Как ты, Серёга, согласен?

– … А нам все равно, а нам все равно
Пусть боимся мы волка и сову
Дело есть у нас – в самый жуткий час
Мы волшебную косим Трын-траву!

– Ну, Яша, ну голова! – Бич в восхищении развёл руками. – Это… прямо не знаю… это не голова, а цельный совет министров! За сколько лет ни один … а ты… это ж готовый гимн! Её утром надо крутить по общей трансляции!

– Точно! – заметил Егор, разливая горилку. – У студентов зайдёт только так, особливо про травку. Что вы, Яков Израилич, говорили про торговлю порошочками в ГЗ? Самая подходящая тема!

– …А дубы-колдуны что-то шепчут в тумане
У поганых болот чьи-то тени встают
Косят зайцы траву, Трын-траву на поляне
И от страха все быстрее песенку поют…

– Оставьте ваши манцы, Жора, не опошляйте святое! – возмутился егерь. – Яша, не слушай этого шлемазла, наливай!

– Кто-то, кажется, собрался мешать? – с ехидной ухмылочкой поинтересовался Шапиро. – А не ты ли мне в прошлый раз мозг выносил?

– Яша, вот только не делайте мне нервы, их есть кому испортить!

– …А нам все равно, а нам все равно
Твердо верим мы в древнюю молву:
Храбрым станет тот, кто три раза в год
В самый жу-у-ут-тки-и-и… вз-з-зз-шшшс-с-с…

Патефон взвизгнул иголкой и умолк – кончился завод пружины.

– Ну, за что пьём?

– За зайцев? – неуверенно предположил Гоша. Он, незаметно для собутыльников, извлёк из бороды ещё один флакончик и опорожнил его себе в стакан. Горилка немедленно вспыхнула тысячами крошечных золотых искорок.

– Верно мыслите, товарищ лешак! – Бич с размаху ударил кулаком по столу. – Чтобы… эта… все напасти нам были трын-трава!

Яков Израилевич улыбнулся и закрутил ручку патефона.

Эпилог

Июль 2054 года.

Примерно через две недели после описанных выше событий

Вяз был чудовищен. Он безжалостно оккупировал всю восточную оконечность Чернолеса, превратив в щебень и гранитные набережные, мост и некогда возвышавшиеся здесь восьмигранные офисные башни. Он словно уравновешивал своей приземистой, корявой мощью рукотворного идола, торчащего из чёрного ивняка на противоположном конце Болотного острова. Только тот был мёртвым, склёпанным из листов металла и решётчатых ферм – а Вяз жил, исходя злобой и гнетущей разум чернотой.

Хоть Вяз и не мог похвастать особой высотой, уступая в этом даже клёпаному уродцу, его чудовищная толщина ствола с лихвой возмещала этот недостаток. Его громадные корни перекрывали Обводный канал, взбороздив на добрую сотню метров разрушенные кварталы Кожевников. Со стороны Москвы-Реки корни Вяза почти дотягивались до противоположного берега, оставив лодчонкам речников лишь узкий проход – он заслуженно считался самым опасным местом на реке.

Впрочем, кому бы пришло в голову плавать здесь по ночам, в кромешной, угольно-чёрной тьме? Ни луны, ни звёзд, ни хотя бы тусклого огонька гнилушки – любой свет безнадёжно тонул во мгле, расползающейся из Чернолеса, средоточие которого являл собой Вяз.