Клык на холодец

– Понял? Вот и у дружбинцев та же история. Думаешь, они просто так обосновались на самом краю Лес? Клык на холодец, решили и рыбку съесть и… хм… короче, и нашим, и вашим. Вот, значит, и доюлили… Думаешь, у меня за них душа не болит? Только ничего тут не поделать: в Лесу им жизни не будет, и за МКАД погибель. Зов Леса, Студент, никого не щадит… Так что, хочешь не хочешь, а Большая Чересполосица – их единственный шанс.

* * *

– Ты же уверял, что Чёрные Выбросы случаются только в Марьиной Роще. Ошибочка, выходит?

Вместо ответа Бич сорвал с куста акации тонкую веточку и принялся ковыряться в зубах. Егор терпеливо ждал. За эти полчаса он довёл напарника до истерики расспросами о предстоящей казни.

– Я, Студент, говорил, что только в Марьиной Роще попадаются участки Мёртвого Леса, а это, как говорят в Одессе, две большие разницы.

– Так они и возникают после Чёрного Выброса!

– А Волга впадает в Каспийское море. – Бич сломал щепку, потрогал зубы языком, сплюнул. – Сколько можно объяснять: в Марьиной Роще идёт естественный процесс. Лес таким образом избавляется от излишков негативной энергии. Кто-то называет это явление Прорывом, кто-то – Чёрным Выбросом. Находятся психи, которые ищут места, где Выброс должен случиться, и сами, добровольно, туда лезут. Таких называют мертвопоклонниками.

– А это, значит, неестественный?

– А это – по приговору. В чём в чём, а в излишнем гуманизме хозяева Петровской обители до сих пор замечены не были. Чёрный Выброс, который они вызовут – особый, гораздо сильнее естественных. Так что не сомневайся, оба огребут по полной.

Поляну окружала цепочка больших, спрятанных в траве чаш. Егор украдкой рассмотрел одну – и с удивлением обнаружил, что чаша не вырезана из дерева и не вылеплена из глины. Это был гриб с сильно загнутыми вверх краями шляпки – необычайно прочной, покрытой толстой, лаково блестящей кожицей. На его глазах друид наполнил чашу из меха прозрачной голубоватой жидкостью, поднёс посох – и чаша вспыхнула призрачно-зелёным огнём.

Исполнение приговора назначили на два часа пополуночи. «Ди пхи юй чхоу, Час Быка – сказал, узнав об этом, Бич – китайцы считают, что Земля была рождена как раз в это время.»[11] Егор вопросительно посмотрел на напарника, но комментариев не последовало. Вместе с прочими зрителями (караван «ссыльных» успел покинуть Грачёвский парк) они устроились подальше от круга пылающих чаш – и приготовились ждать.

Ожидание не затянулось. Прозвучали два гулких медных удара, и на поляну вывели Блуднояра и Хорька. Они шагали, словно сломанные куклы – механически, переставляя ноги, словно их дёргали за нитки. Руки безвольно свешивались вдоль тел. Мертвенно бледная, безжизненная кожа, вместо зрачков – слепые белки на восковых масках лиц.

– Они вообще живы? – прошептал Егор..

– Живы. Пока. Замолчи свой рот, Студент, имей терпение…

Идущие следом трое друидов нацелили свои посохи в спины приговоренным. Егор понял, что они и есть кукловоды – те, кто дёргает за невидимые нити, привязанные к ногам живых марионеток.

Друиды остановились, не дойдя трёх шагов до чаш. Обречённые продолжили своё жуткое движение – и шагали, пока не замерли в центре круга. Новые удары, густые, медные; друиды разом вскидывают посохи и начинают выкрикивать слова – гортанные, звенящие в такт гонгу: «Фурмид!.. Фохлак!.. Досса!.. Кли!.. Оллам!..»

– Ритуал наложения проклятия из кельтских легенд. – дыхание Бича щекотало ему ухо. – Имена спутников древнего поэта-колдуна, бросившего вызов какому-то там злодею. Каждый произносит своё проклятие: Фохлак – на одежду врага, Досса – на оружие; Кли – на семью, Оллам – на него самого.

Егор с удивлением покосился на напарника – чего-чего, а лекции в такой момент он никак не ожидал.

– Ты-то откуда знаешь?

– Из книжек. – злобно прошипел егерь. – Знаешь, такие, на бумаге, с буковками. Ни разу не пробовал читать?

Но Егор его уже не слышал. Слова падали ему в мозг тягучими каплями раскалённой смолы. И с каждой каплей гонг в вышине гремел всё яростнее.

«..вот, сейчас…»

Звуки разом исчезли и на поляне вырос столб чёрного света. Именно чёрного – не фиолетового, не багрового или тёмно синего. И это была не тьма, не отсутствие света, как такового: наоборот, столб освещал всё вокруг, ясно, отчётливо, как в пасмурный день. Огоньки чаш-грибов по прежнему светились по его контуру острыми синими язычками. Трава, деревья, одежда людей – всё сохраняло естественные цвета. Это было невозможно, противоестественно, это шло вразрез со всем законами оптики, физики, любой существующей науки или здравого смысла – но это было.

И вдруг всё стало прежним. Ночное небо в точках звёзд, синие огоньки, отблески на лицах, листве, оружейной стали. И угольно чёрный провал посреди поляны, на фоне которого резко выделялись два неподвижных силуэта.

– Уходите! – Трен вздел посох над головой. – Бегите за мной, человеки, не дайте ему коснуться себя!»